Русский космизм

Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. №6. 1996. С. 3-18.

В.Н. Демин

РУССКИЙ КОСМИЗМ: ОТ ИСТОКОВ — К ВЗЛЕТУ

Космизм как интегральная и синтетически целостная концепция постижения Мира и Человека, сформулированная в виде обобщен­ного результата замечательной плеядой русских ученых и философов, выдвинулся ныне потребностями теории и практики на передний край истории, науки и методологии. Космизм — это не просто знания — донаучные или научные, а прежде всего отношение к Космосу, особое прочувствование Вселенной — научно-осмысленное, эмоционально-лич­ностное или философско-эвристическое.

Космизм обусловлен самой природой человека как планетного, солярного и космического существа. Ощущение нераздельности с беско­нечной и неисчерпаемой природой было присуще людям всегда. Великий русский космист В. И. Вернадский называл это неотъемлемое человече­ское качество вселенскостью. Вселенскость — не только рациональное свойство. И она просто не может быть исключительно таковым, ибо помимо осознания и всеохвата разумом окружающего мира предпола­гает и другие начала — эмоциональное, эстетическое, волевое, целеуст­ремленное, направленные на настоящее, прошлое и будущее. А в при­кладном плане она имеет еще и технический аспект, реально-дейст­венное освоение человеком Космоса. Вот почему космизм — особенно русский — никогда не выступает наукой в чистом виде. Он непременно еще и чуточку психология, чуточку поэзия, чуточку искусство и чуточку религия.

В прошлом космические устремления людей нередко приводили к космизации различных сторон общественной жизни. Так, в зороастрийстве и манихействе борьба добра и зла представлялась движущей силой космической эволюции. Практически все мировые и немировые религии восприняли представление о воздаянии за праведную или гре­ховную жизнь, имеющую божественно-космическую предопределенность. У Платона и неоплатоников в качестве первосущностной энергии Кос­моса выступает Эрос. Космическая гармония долгое время служила образцом для гармонии человеческого устроения. В развитых идеоло­гиях космизм получает философский статус, становится ядром мировоз­зрения и методологии. Одним словом, Homo sapiens — Человек ра­зумный — это всегда Homo cosmicos — Человек космический.

Стержневым принципом философского космизма выступает поло­жение о единстве Макрокосма и Микрокосма — Вселенной и Человека. Эта идея формулируется на самых ранних этапах развития философ­ского и даже предфилософского мировоззрения, будучи общим досто­янием как западной, так и предшествовавшей ей восточной мысли. Через византийскую и православную культуру она вошла в плоть и кровь миропонимания русского народа. Но корни русского космизма уходят в еще более глубокую древность. И без проникновения в эти глубины невозможно понять ни общей и долгой линии его развития, ни достигнутых результатов. В данной связи небезынтересно обратиться к самым истокам русского космического миропонимания, тем более что бытующее мнение, которое ограничивает историю русского космизма XIX и XX веками, представляется надуманным и обедняющим традиции отечественной духовной жизни.

* * *

Вся жизнь цивилизованного и нецивилизованного человека неот­делима от окружающей его Вселенной, пронизана связью с ней от рождения до смерти. Русский народ здесь не исключение. Даже более того! Необъятные просторы русской земли, распахнутость звездного неба, постоянная устремленность к открытию новых земель и вообще всего нового сделали русского человека особенно восприимчивым и предрасположенным к миру космических явлений. На эту особенность обращал внимание еще один из главных русских космистов Н. Ф. Фе­доров: «Ширь русской земли …наш простор служит переходом к про­стору небесного пространства, этого нового поприща для великого под­вига» [1]. (Отметим, что Небо в русском лексиконе, как и в общенаучном категориальном аппарате, долгое время было синонимом Космоса; достаточно вспомнить основной космологический труд Аристотеля «О Небе».)

Вселенское мироощущение впитывается русскими чуть ли не с молоком матери. Каждый хотел бы родиться под счастливой звездой. Всю жизнь в нашей душе звучит древний оберег-заклинание, ставший впоследствии словами известного романса: «Гори, гори, моя звезда…» Гаснет она, и человек умирает. Выдающийся мифолог, собиратель и исследователь русского фольклора А. Н. Афанасьев отметил: «Каждый человек получил на небе свою звезду, с падением которой прекращается его существование; если же, с одной стороны, смерть означалась паде­нием звезды, то с другой — рождение младенца должно было озна­чаться появлением или возжением новой звезды, как это засвидетель­ствовано преданиями индоевропейских народов. В Пермской губернии поселяне убеждены, что на небе столько же звезд, сколько на земле людей…» [2].

Вера в небесно-космическую предопределенность человеческой судьбы была присуща многим славянским народам: по их стойкому убеждению, Солнце, Луна, звезды, Земля принимали деятельное уча­стие в жизни людей, определяя в том числе и согласие в супружеской жизни. «Звезды ясные, сойдите в чашу брачную»,— пелось в свадебной песне. Считалось, что молодые предназначаются друг другу в супруги Судьбой, от имени которой образованы и слова «суженый», «суженая», имевшие магическое значение, так как заставляли юношу и девушку покоряться неотвратимому року [3].

Фольклор как закодированная в устойчивых образах и сюжетах родовая коллективная память народа дает сотни и тысячи образцов космичного отношения к Миру. Так, в величальных песнях во время одного из самых архаичных ритуалов — колядования (остатки древних празднеств в честь языческого Солнцебога Колы-Коляды) хозяин име­нуется Красным Солнышком, хозяйка — Светлой Луной (Месяцем), а их дети — частыми звездочками. Тем самым вся семья и дом, где она живет, как бы уподобляются части Вселенной (недаром русский исто­рик XIX в. А. П. Щапов выводил понятие «Вселенная» из обыденного слова «вселение», имея в виду обживание крестьянской избы). В на­родных заговорах, многие из которых восходят к доиндоевропейским мифологическим представлениям, содержатся обращения к высшим космическим силам, дневному и ночным светилам, утренней и вечерней зорям, а произносивший магическое заклинание объявлял себя обла­ченным в небесный свет и «обтыченным» частыми звездами [4].

Русского человека всегда волновали и более фундаментальные во­просы: о происхождении Вселенной (Белого света), звездного неба, Солнца, Луны, Земли и т. д. Примером может служить знаменитый «духовный стих» о начале всего сущего, именуемый Голубиной книгой, с широким перечнем глубокомысленных вопросов (в некоторых записях их число доходит до 30):

От чего зачался наш белый свет?

От чего зачалося солнце праведно?

От чего зачался светел месяц?..

От чего зачалися часты звезды?..

Один из пионеров изучения русского народного мировоззрения Н. И. Надеждин совершенно справедливо ссылался на Голубиную кни­гу как на ярчайший пример древней космогонической культуры и квинтэссенцию донаучной мудрости, сумевшую сформулировать «высшие умозрительные задачи» [5]. Действительно, в Голубиной книге в трансформированном, а зачастую и в христианизированном виде сохранились воззрения, общие для многих индоевропейских народов и восходящие к той далекой эпохе, когда все они представляли собой нерасчлененное культурно-историческое и этнолингвистическое целое. Вот почему примерно те же самые вопросы содержатся в древнеиранской священной книге «Авесте» (название родственно русскому слову «весть»), а похожие по смыслу ответы можно отыскать в древнеиндий­ских «Ведах» (наименование синонимично русскому слову «ведать»). Вселенная в Голубиной книге строится по алгоритму древнеарийской мифологии, представлявшей весь мир в виде частей расчлененного тела Вселенского человека-великана: у древних индийцев это — Пуруша, у древних иранцев — Йима (того же корня русское слово «имя»), у древних скандинавов — Имир (того же корня русское «мир», озна­чающее и Вселенную, и народ, и согласие). По аналогичной схеме даются ответы на космогонические вопросы в Голубиной книге, где Все­ленная складывается из частей некоего Космического Божества:

Белый свет от сердца его,

Красно солнце от лица его,

Светел месяц от очей его,

Часты звезды от речей его… [6]

То, что расчлененный Первобог Голубиной книги уходит своими корнями в общеиндоевропейские космогонические мифы, доказал еще А. С. Хомяков при анализе архаичной русской обрядовой песни с моти­вом людоедства, где жена намеревается расчленить и съесть собст­венного мужа. По мнению мыслителя-славянофила, в этом диком обычае, напрочь выходящем за рамки современной морали, видна, как и в Голубиной книге, «изломанная и изуродованная космогоническая повесть» и слышны отголоски древнейших общеиндоевропейских пре­даний, смысл которых — превращение Макрокосма в Микрокосм [7].

* * *

Такова вкратце устная народная традиция. Что касается продол­жения формирования русского космизма, основанного уже на пись­менных источниках, то данный период в его становлении в форме фило­софского, богословского, литературного и естественнонаучного космизма относится к XI—XII вв. Именно этому времени принадлежат первые русские летописи, по своему замыслу и структуре они изначально были космичными: история Руси представлялась как закономерное звено в общей цепи мирового процесса, начиная с ветхозаветного сотворения мира, а сама Русь виделась неотъемлемой частью мирового целого. Само название Несторовой летописи «Повесть временных лет» предпо­лагает включенность в единый временный поток, где Время-Хронос вы­ступает важнейшим атрибутом Космоса и выражает его текущее Начало.

В это же время получили широкое распространение популярные на Руси переводные Толкования Палея и «Шестоднев» Иоанна Экзарха Болгарского, рассматривающие эволюцию Вселенной с библейской точ­ки зрения, а также апокрифы космологического содержания — «Беседа трех Святителей», «Хождение Богородицы по мукам», «Книга Еноха Праведного» и так называемые «Изборники», включавшие немало све­дений астрономического и астрологического содержания (например, «Изборник» Святослава 1073 г.). В 1136 г. было завершено и первое календарное сочинение, написанное монахом Антониева монастыря в Новгороде Кириком Новгородцем и кратко именуемое «Учение о чис­лах». Здесь впервые на русском языке прозвучали научные идеи о цикличности и круговороте времени и на основе астрономических знаний о движении Луны и Солнца, точных математических расчетов был дан древнерусский свод летосчисления.

В XII в. был создан и первый отечественный космологический трак­тат «О небесных силах», который до сих пор по непонятным причинам выпадал из поля зрения историков русской науки и философии. Публи­катор трактата приписывал его известному писателю и церковному деятелю, автору поучений, торжественных слов и молитв Кириллу Туровскому. Однако принадлежность названного сочинения именно епископу Туровскому была оспорена палеографами еще в прошлом веке, что закрепилось в современной литературе [8]. Но как бы там ни было, перед нами действительно первый (пусть даже и анонимный) из до­шедших на русском языке письменных трактатов по космологии. Его полное название — «Слово святого Кирилла о небесных силах: чего ради создан бысть человек на земли». Уже одна эта ключевая фраза свидетельствует об изначальных традициях русского космизма рас­сматривать Вселенную как неразрывное единство Макро- и Микро­косма. Древнерусский космист не ограничивается анализом проблемы сотворения мира «от небытия к бытию». В трактате упомянуты и по­стоянно беспокоившие церковь русские двоеверие и многобожие — тра­диционные космические и пантеистические народные верования: «в солнце, и в месяц, и в звезды, а иные — в реки, и в источники, и в древа… и в огонь, и в звери, и в иные вещи многоразличные» [9].

То, что народный космизм был стойким, а двоеверие, сочетавшее язычество и христианство, не случайным, подтверждают документы эпохи Ивана Грозного и первых Романовых, когда народ по-прежнему «кланялся… солнцу или звездам, или месяцу, или заре» [10]. Уличенных же в поклонении «солнечному восходу» и новолунию, в участии в тра­диционных игрищах (вроде святочных и масленичных), гадании, закли­наниях и ином «чародействе» нередко нещадно наказывали, пытали, а случалось — сжигали в срубах [11].

По средневековым представлениям русских ученых книжников, зафиксированным в популярном апокрифе, кратко именуемом «Откро­вение Мефодия Патарского», первым астрономом и космологом — но­сителем «острономейной мудрости» был Мунт, четвертый сын Ноя (Библия такого не знает), который после потопа поселился в северных полуночных странах, на территории нынешней России: «Мунт живяше на полуношной стране, и прият дар много и милость от Бога и муд­рость острономейную обрете» [12]. Составил же Мунт «сию книгу острономию» вопреки предостережениям архангела Михаила, бросив вызов Божьему посланцу и самим небесам (точно так же, как когда-то посту­пил Прометей), уровняв тем самым силу человеческого разума с не­изведанными силами Вселенной.

Классическая русская литература продолжила традиции, рож­денные в горниле народного космизма и ученой книжности. Величест­венный образ Вселенной в ее неразрывной связи с судьбами людей пронизывает творчество корифеев отечественной поэзии и прозы от Михаила Ломоносова до Леонида Леонова. В русской поэзии космизм нередко порождал неповторимые образцы: от пантеистической державинской оды «Бог», которую один зарубежный литературовед назвал величайшим творением всех времен и народов, до «избяного Космоса» Николая Клюева и Сергея Есенина.

Тема русского поэтического космизма неисчерпаема, ее рассмот­рение не входит в задачи настоящей статьи. Достаточно подробно, хотя и конспективно, она раскрыта в соответствующей главе книги «К звез­дам быстрее света: Русский космизм вчера, сегодня, завтра» (М., 1993), написанной мной совместно с В. П. Селезневым, и более детально и все­сторонне в подготовленной к публикации обширной индивидуальной монографии «Русский Космос: Космическое мировоззрение русского народа в веках, идеях и лицах» (40 а. л.). (Естественно, в обеих книгах затрагиваются все направления русского космизма.)

В творчестве отдельных мыслителей космическая поэзия тесно пере­плетается с философией: Владимир Соловьев и Андрей Белый. Спе­цифически русским явлением и центральной связующей идеей, объеди­нившей и философов и поэтов, стала концепция Софийного Космоса, вытекающая из учения о Софии, именуемого софиологией.

* * *

Идея и софийность имеют глубочайшие корни в мировоззрении русского народа. София как бы олицетворяет вселенскую мудрость, а в определенной мере ее субстанциализирует (и, кроме того, входит составной частью и понятие философии). София считается покровитель­ницей России, где ей посвящены главные храмы Древней Руси — в Кие­ве и Новгороде (а также в Полоцке, Вологде и Тобольске). Образ Софии окрыляет весь дух русской культуры. Она, как крылатая Богиня Победы на поле брани за человеческие сердца, шествует впереди и рядом с великими подвижниками и просветителями России.

Само понятие Софии многогранно и уходит в глубины общеевропей­ской культуры. В понимании же русских космистов София — это смыслообразующее Начало Макро- и Микрокосма, выступающее своего рода соединительной тканью Мирового Всеединства. Космостроительная и космообъединяющая сущность Софии конкретизируется в упорядочи­вании (Космос — это прежде всего Порядок в противоположность Хаосу) природной, общественной и умственной жизни. Космичность Софии, начинаясь в ее собственной (пре) мудрости, естественным об­разом завершается в человеческом уме, реализуя и повторяя в нем как в интеллектуальном Микрокосме основные черты и закономерности Макрокосма.

Русские софиологи так сформулировали свое кредо в программном совместном труде: «Философию, в основе которой лежит София, долж­но противопоставлять философии, в основе которой лежит отвлеченный разум и рассудок» [13]. В этом, пожалуй, и состоит суть всего русского философского космизма, возвышающая его над любыми системами абстрактного рационализма, ползучего эмпиризма или мистического иррационализма, а главное, приближающая его к подлинному пони­манию Всеединства как действительной сущности Мира, вселенскости природы и человека.

Наибольший вклад в разработку теории Софийного Космоса внесли В. С. Соловьев, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, П. А. Флоренский, Л. П. Карсавин. Уже вся жизнь и творчество Владимира Соловьева (1853—1900) пронизаны «лазурью» Софии, которая трижды воочию являлась философу в разные периоды жизни, что вдохновенно опи­сано им в поэме «Три свидания» — Евангелии русского символизма. Кроме того, сохранились автографы так называемых автоматических записей в виде прямой речи, якобы надиктованной Софией и запи­санной в полугипнотическом состоянии [14].

В философско-диалектическом плане ядром концепции Софийного Космоса, разработанной Соловьевым, выступает синтезированное пред­ставление о макро- и микрокосмических функциях Софии: дотварной (абсолютной), тварно-нетварной (богочеловеческой), тварной космиче­ской и тварной общечеловеческой. В совокупности это можно подвести под традиционное понятие «соборности» как космоупорядочивающего и жизнестроительного принципа, подробно обоснованного в русской философии начиная с А. С. Хомякова. Одновременно категория софийности неотделима в философии Соловьева от центральной категории его системы — Всеединства. София как осуществленное космическое все­единство находит свое высшее выражение в совершенном человеке. Другими словами, связь между Макрокосмом и Микрокосмом имеет софийную природу и реализуется через посредство Софии. София же приобщает смертно-конечных человеческих индивидуумов к вечному человечеству, т. е. к человеку как софийному феномену — неотъемлемой части вечной Вселенной.

Конечно, Софийный Космос, как его понимал Соловьев, а в даль­нейшем приверженцы и продолжатели его учения, носит религиозную окраску и зиждется на православной традиции. Но это вовсе не кано­ническая теологическая картина мира. С точки зрения ортодоксального богословия концепция Соловьева — ересь. Зато, вне всякого сомнения, Софийный Космос, воссозданный Соловьевым,— это Русский Космос, что подчеркивал и сам мыслитель в трактате «Россия и Вселенская церковь». Для русского народа София всегда была охранительницей России, лучезарным духом возрожденного человечества и небесно-кос­мической сущностью. Все они воплощались затем в искусстве, устном и письменном слове, гармонии семейного и государственного общежития, в тверди веры и религиозных традициях. Соловьев считал себя выра­зителем народного благоговения перед святой Софией и провозвестни­ком ее космозначимого смысла. Он искал в Софии «последнего единства Космоса и последнего оправдания его, в ней — тайна вселенскости, дол­женствующая завершиться тайной Богочеловечества» [15].

Понятие «космизм», вопреки неверным утверждениям даже энци­клопедических изданий о недавнем его появлении [16], было введено в научный оборот в начале века, чему особенно содействовал Сергей Булгаков (1871—1944). В его философских работах продолжена всесто­ронняя разработка концепции Софийного Космоса. В трудах Булгакова София предстает во всей неисчерпаемости своих потенций. Вдохновенным гимном звучат слова философа: «София светится в мире как первоздан­ная чистота и красота мироздания, в прелести ребенка и в дивном очаро­вании зыблющегося цветка, в красоте звездного неба и пламенеющего солнечного восхода… София — то Солнце, которое светит и греет нас, оставаясь нам невидимым» [17]. Все это почерпнуто из главного экономи­ческого (!) труда Булгакова «Философия хозяйства», где софийность выступает главной смыслообразующей идеей, которая позволяет про­ложить прямой мост между человеком-производителем и Космосом: «…над дольным миром реет горная София, просвечивая в нем как разум, как красота, как… хозяйство и культура. Между миром как Кос­мосом и миром эмпирическим, между человечеством и Софией сущест­вует живое общение, которое можно уподобить питанию растения из его корней…» [18].

Систематическое учение о Софии Булгаков излагает в своем ос­новном философском труде «Свет Невечерний» (название заимствовано из стихотворения Хомякова), изданном в 1917 г., когда в России произошли две главные русские революции. Здесь проблема софийности предстает как вечная философская тема, уходящая в глубины истории. Проведенный научный анализ первоисточников поистине уникален и не имеет аналогов в мировой философии. Однако основной пафос книги обращен к настоящему и будущему. София обосновывается как универсальный космический принцип, вне которого возможен лишь акосмизм, т. е. восприятие мира как бессмысленного марева, хаоса, безобразия и зла [19].

София есть третий элемент трехчленного вселенского отношения, неотъемлемое связующее звено между материей и сознанием, природой и духом, причем в таком их единстве, когда они немыслимы друг без друга и самостоятельно попросту не существуют. Софийное начало бытия, обеспечивая онтологическое всеединство, диктует также и софиологическое видение Мира, указывает тот единственно возможный путь, прохождение по которому обеспечивает правильное постижение при­роды, человека и духа в их органической целостности и генетической взаимосвязи. София — не просто Начало Начал, но Предвечная Изначальность, которая существовала и будет существовать всегда. В этом плане она — синоним Всеединства и Вечности. В качестве «единящей силы мира и космоургической потенции» София реализуется во всех явлениях природы и общественной жизни. Вместе с тем бесконечное многообразие жизни не разрывает Мир на атомы. Вселенная существует как положительное единство, к которому принадлежат все виды бытия. Булгаков использует даже понятие «физический коммунизм бытия», мыслящийся как одна из форм мирового единства. Конечно, богослов­ская сторона довлеет в софиологии о. Сергия, но, подобно Соловьеву, он не способен замкнуться в чисто религиозных схемах (почему и был привлечен к церковной ответственности за «софианскую ересь»). Будучи истинным космистом, он исходил прежде всего из объективных законо­мерностей Вселенной, различал в Душе мира — а это и есть космиче­ский лик Софии — все ее земные ипостаси: Мудрость, Любовь, Красоту (впоследствии была добавлена Слава).

Космичность Софии распространяется на Россию и ее народ, пре­вращая их тем самым во вселенские явления. «Что для Космоса Россия? Провинция славянства? Этнографическая группа? Но София — всенародна и сверхнародна, она — не национально-местная, но вселен­ская церковь, все народы зовущая под свой купол» [20],— так писал Булгаков, навсегда высланный за пределы Родины, но проездом в Европу посетивший храм святой Софии в Константинополе (Стамбул). Судьба Родины — России предначертана Софией и осенена ее Премуд­ростью. Какие бы трагические испытания ни выпадали на долю народа и сколь долго бы они не продолжались, в конечном счете торжествует Мудрость-София в соответствии со смыслом своего имени. Точно так же и в жизни отдельного человека, в его «национально-вселенском само­сознании»: он находится под покровительством Софии, если не отделяет, себя от своей Родины. Тем самым софийный космизм, по мысли Булга­кова, неотделим от патриотизма.

Николай Бердяев (1874—1948)—предтеча западного экзистенциа­лизма — углубил разработку теории Софийного Космоса, особенно в плане исследования космически неисчерпаемых глубин мятущегося человеческого духа. По Бердяеву, человек космичен по своей природе. Человек как Микрокосм — это вообще «основная истина познания человека и основная истина, предполагаемая самой возможностью познания». Вселенная может входить в человека и познаваться им потому, что в человеке есть весь состав Вселенной, все ее силы и качества. «Человек познавательно проникает в смысл Вселенной как в большого человека, как в макроантропос. Вселенная входит в человека, поддается его творческому усилию как малой Вселенной, как Микро­косму. Человек и Космос меряются своими силами как равные» [21].

Но равенство это призрачно. В конечном счете Бердяев приходит к идее «языческого космоцентризма»: человек, страдающий от «давящего механизма природы», хочет «вернуть себе Космос», «возвратить Кос­мос внутрь человека», пытаясь таким образом упорядочить универ­сальные законы Вселенной. И тут в людской душе разворачивается воистину вселенская драма: на сцене — диалектическое борение челове­ческого духа с Мировой душой, в ходе которого человек оказывается побежденным. Слияние с космической жизнью не освобождает лич­ность, а растворяет и уничтожает ее. Меняется форма рабства, что имеет роковые последствия и в социальной жизни, в отношениях лич­ности и общества. Сквозь призму софийности Бердяев интуитивно уга­дывал трагизм познающего индивида, бросающего вызов Космосу, он жаждет подчинить Вселенную, а в результате оказывается повер­женным.

В философском трактате «Царство духа и царство кесаря», опуб­ликованном уже после смерти мыслителя, Бердяев попытался подыто­жить традиционную проблематику русского космизма с точки зрения новейших феноменов общественной жизни — наступавшей эпохи научно-технической революции и грядущего кошмара ядерной войны после американской атомной бомбардировки японских городов. Квинтэссенция бердяевских размышлений и выводов вкратце состоит в следующем. Человек как природное существо связан с космической жизнью мно­гими нитями и зависит от круговорота космической жизни. Но тайна человека состоит в том, что он — не только природное существо и как личность необъясним из одной лишь природы. Отношение человека к Космосу определяется тем, что, будучи Микрокосмом, он заключает в себе сам Космос и всю историю. Человек не может быть частью чего-то, он всегда — целое. Двойственность взаимоотношений человека с Кос­мосом выражается в том, что он одновременно и раб и царь природы. Центральное же положение человека в Космосе определяется совсем не астрономически, а исключительно духом.

Мастер афористических формулировок, Бердяев и афоризм как жанр определял с точки зрения космизма: «Афоризм есть Микрокосм, он отражает Макрокосм, в нем — все». В такой же афористической форме приводится и формула космического постижения Мира. «Поста­новка дерзкой задачи познать Вселенную возможна лишь для того, кто сам есть Вселенная».

Значительным вкладом в развитие теории Софийного Космоса явился двухтомный труд Павла Флоренского (1882—1937) «Столп и утверждение истины», посвященный Космократии Софии, т. е. ее косми­ческой власти, направленной на звездный мир и все богатства человеческого духа. Через посредство Софии Космос раскрывается здесь во всем своем единстве и цельности как «многоединое существо». Русский мыслитель существенно углубил также диалектику Макро- и Микро­косма. Он считает, что ничто не мешает объявить в обратном порядке: Человека — Макрокосмом, а Природу — Микрокосмом. И вот почему: раз и он и она бесконечны, то Человек как часть Природы в соответ­ствии с законами математики (теории множеств) может быть равно-мощен со своим целым. И то же следует сказать о Природе как части Человека. Следовательно, Человек и Природа могут быть частями друг друга, более того — частями самих себя (причем части равномощны между собой и целым). Человек —в Мире, но Человек так же сложен, как и Мир. Мир — в Человеке, но Мир так же сложен, как Человек [22].

Итак, Космос — это продолжение Человека. И хотя Человек есть сумма Мира, сокращенный конспект его,— по такому конспекту проще и доступнее постигать историю самого Мира и его законы. В метафори­ческой форме это осознавал и народ, начиная с седой древности. Фло­ренский иллюстрирует данную мысль многочисленными ссылками на афанасьевские «Поэтические воззрения славян на природу», древне­русские трактаты и апокрифы, где Земля представляется как исполин­ское живое существо (о чем уже говорилось в начале статьи). Корни подобных воззрений Флоренский вслед за Афанасьевым и другими рус­скими мыслителями справедливо усматривает в древнеарийских веро­ваниях. Он находит параллели и в других культурах — древнеегипет­ской, индонезийской, бушменской, готтентотской и др. «Мир как Боль­шой Человек — это представление одно из самых распространенных мифологем человечества во все времена» [23], — так подытоживается его вдумчивый исторический экскурс.

В том же смысле следует, по-видимому, истолковывать и один из самых знаменитых девизов древности «Познай самого себя!» (начер­танный в Дельфийском храме Аполлона и взятый на вооружение Сок­ратом): через себя, и прежде всего через себя, следует познавать и весь бесконечный Космос. В самом деле, Микрокосм — неисчерпаемый и многообразный Космос, естественным образом связанный с Макро­космом энергетической подпиткой всего живого. При этом Микрокосм имеет собственную уникальную структуру, подчиняющуюся столь же уникальным закономерностям. И в данном контексте Микрокосм сле­дует рассматривать не узко — в плане человеческого индивида, а ши­роко — в контуре человека как живого и социального существа. Чело­век — носитель жизни и сознания; на современном этапе земного раз­вития — высшая форма их проявления. Следовательно, все закономер­ности, присущие жизни и социуму, сфокусированы в Человеке как Мик­рокосме.

Известен Флоренский и как трезвый естествоиспытатель, до конца дней своих не оставлявший занятий наукой и техникой (даже в суровых условиях лагерной жизни он начал заниматься мерзлотоведением). В одном из писем к другому русскому космисту — Вернадскому он предостерегает последнего от излишних домыслов о Космосе, дабы исключить «произвольное схемостроительство и системоверие». Одно­временно Флоренский предполагает дополнить учение Вернадского о биосфере тем, что получило название «пневматосфера»: это особая сфеpa вещества в Космосе, вовлеченная в круговорот культуры, точнее — «круговорот духа» [24].

Лев Карсавин (1882—1952)—последний из крупнейших русских софиологов. Как и Соловьев, он восславил Софию не только в философ­ской прозе, но и в возвышенных стихах. Ее образ-символ прошел через всю трагическую жизнь и творчество мыслителя, насытив одухотво­ренным содержанием его поэтические произведения и абстрактные философские категории. Из софийно понимаемого Всеединства Кар­савин выводит понятие Всевременности, развертывая из него всю прост­ранственно-временную проблематику и решая ее нетривиальным спосо­бом. Здесь наиболее ценны и перспективны выводы о соотношении вре­мени и вечности, согласно которым временная последовательность «прошлое—настоящее—будущее» — всего лишь частный случай це­лостной всеобщности — вечности [25].

Пространственностью и временностью как главными атрибутами Космоса наполнено все философское учение Карсавина, включая и его концепцию личности, постигающей «свое собственное единство во всеединстве» [26] и превращающейся в «симфоническую личность». При этом социальное бытие людей выступает как Хаос, превращающийся в Космос. Однако данный процесс не носит однонаправленный и раз на­всегда заданный характер. Эволюционирующий базис социального бытия может привести и к обратному процессу: социальный Космос распадается, вновь становясь Хаосом, и всемирная история дает тому немало примеров.

Подытоживая свое антропокосмическое учение во время пребы­вания в спецлагере для инвалидов, Карсавин особенно подчеркивал невозможность изолированного постижения Макрокосма без одновре­менного познания Микрокосма — другой неотъемлемой части объектив­ного Всеединства, и наоборот: «Мир становится мною, поскольку я становлюсь им. …Мы одна из индивидуализации Земли, Солнца и его системы …всего мира, который и называется человеком (Адамом Каб­балы, Пурушею, Парджапати индусов и т. д.)» [27]. Последняя фраза особенно знаменательна: русская космистская мысль в середине XX в. вернулась к своим истокам — народному космизму в духе Голу­биной книги и древнеарийских представлений о Вселенском человеке (Пуруше), неотделимом от самой Вселенной и непрерывно реализую­щимся в мириадах конкретных личностей.

Воссоздавая величественную картину Софийного Космоса, Карса­вин писал в заключительном сонете лагерного цикла стихов:

Ты все один: что будет, и что было

И есть, и то, что может быть.

Тебе Сияет все, как на небе светило,

И движется, покорствуя Судьбе…

Ты беспределен: нет небытия…

Последняя строка могла бы стать девизом всех русских космистов.

* * *

Переходя к русскому естественнонаучному космизму, приходится констатировать, что данный вопрос в наибольшей степени освещен в теперь уже воистину необъятной литературе. Ежегодно выходят десятки статей, книг, материалов конференций, посвященных корифеям отечест­венной науки — К. Э. Циолковскому, В. И. Вернадскому, А. Л. Чижев­скому, обеспечившим взлет русского космизма на невиданную высоту, а также гуманитариям — А. Ф. Лосеву, Л. Н. Гумилеву, М. М. Бахтину и др. Автору настоящей статьи также доводилось не раз выступать по данному вопросу [28]. Поэтому здесь нет смысла давать даже библиогра­фический обзор. Взамен предлагается уделить внимание трем ученым, чьи космистские взгляды освещались до сих пор в меньшей степени. Это ботаник А. Н. Бекетов, физик Н. А. Умов и астроном Н. А. Козырев.

Андрей Бекетов (1825—1902) — почетный академик, в течение ряда лет ректор Петербургского университета, дед Александра Блока по материнской линии. Помимо множества специальных и популярных работ его перу принадлежит уникальное философское эссе «Нравствен­ность и естествознание», опубликованное в журнале «Вопросы фило­софии и психологии» (1891) и в виде отдельной брошюры. В цент­ральной части трактата под названием «Космический принцип христи­анской нравственности» предпринята небезуспешная попытка опреде­лить некоторые фундаментальные закономерности, общие для природы и для общества, включая и моральные устои. С поставленной задачей наш соотечественник справился блестяще, предвосхитив одновременно Космическую этику Циолковского.

Опираясь на идеи дарвинизма, Бекетов приступает к обоснованию космической обусловленности нравственного поведения людей, анали­зируя самые общие закономерности, заложенные в фундаменте при­роды, которые в дальнейшем по-своему преломляются в процессе био­логической и социальной эволюции. Подобно тому как тяготение, свет, теплота и другие виды физического движения носят всеобщий характер, а Вселенная «во всей своей беспредельности» управляется одними и теми же законами, точно так же и психическая жизнь человека, а сле­довательно, и его нравственность уходят своими корнями в «общие законы всего Космоса». Попутно утверждается, что и на других плане­тах возможно существование таких же «сложных организмов, как человек».

Однако Космос сам по себе, в отрыве от Человека, еще не дает в руки той нити, что позволило бы проникнуть в самые сокровенные тай­ны Мироздания. Вот почему начинать надо с Человека, с побудительных сил его моральных и аморальных поступков. Бекетов не открывает ничего нового. Он отталкивается от известного еще со времен древности так называемого «золотого правила нравственности», гласящего: «по­ступай со всеми так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой». По мнению русского ученого, в этом случае поступки человека ведут к полному уравниванию его наслаждений с наслаждениями ближнего и естественным путем приводят к установлению принципа справедливости.

Тем самым выявляется первое и главное звено в цепи; благодаря ему можно вытянуть всю цепь и увидеть остальные звенья. «Справед­ливость есть равенство в приложении к жизни всех и каждого. Равен­ство ( = ) — вот кратчайший символ, выражающий и высший принцип высшей человеческой нравственности. Но математическое равенство мыслимо только в отвлечении; в природе же, во Вселенной оно выра­жается равновесием, и именно подвижным равновесием… На равновесии зиждется Вселенная, весь необъятный Космос; в нем заключается самое общее проявление мировой силы, заправляющей как необозримыми звездными системами, так и малейшим атомом на земле» [29].

Равновесие в природе стремится к естественной гармонии: формы бытия меняются, но целое сохраняется во всей своей гармонии. То же и в человеческом обществе, но здесь этому универсальному принципу при­дается дополнительная активность, присущая всему живому: «В душе человека, в его совести отражается космическая законность жаждою к установлению гармонии, не только в целом, но и во всех частностях бытия, и прежде всего — в человечестве» [30]. Концепция Бекетова за­ставляет вспомнить «предустановленную гармонию» Лейбница, где каждая монада выступает «живым зеркалом Вселенной». Однако у русского ученого-космиста иерархия онтологических категорий, выра­жающих сущность и богатство природно-человеческого бытия, иная: «справедливость—равенство—равновесие—гармония». Именно в такой последовательности проявляется их объективная необходимость как «вселенская законность». Наука же оказывается сильнее всяких цер­ковных проповедей, поскольку она, открывая законы бытия Все­ленной и со свойственной ей точностью выводя приложения этих за­конов к «духовному быту» человека, тем самым способна превратить его в подлинно нравственное существо.

Николай Умов (1846—1915)—выдающийся физик-космист, актив­но разрабатывавший проблемы философии природы, во многом опе­редил свое время: еще в начале 70-х гг. прошлого столетия, задолго до первых публикаций по теории относительности он выдвинул и обос­новал идею о взаимодействии энергии и массы. Андрей Белый, учив­шийся у Умова в Московском университете, вспоминал, что лекции профессора «напоминали космогонию» или какие-то «драмы-мистерии», из которых студенты на всю жизнь запоминали афоризмы вроде: «Мы — сыны светозарного эфира», «Бьют часы Вселенной первым ча­сом». Даже в буднях быта Умов точно выступал «в созерцании физиче­ских космосов». Впоследствии Белый посвятил любимому профессору и его космистским идеям несколько вдохновенных строф в лучшей своей поэме «Первое свидание».

Сам Умов так формулировал цели своих многогранных научных изысканий, одновременно представляющие собой и кредо-исповедание: 1. Утверждать власть человека над энергией, временем и пространст­вом; 2. Ограничить источники человеческих страданий; 3. Демократи­зировать способы служения людям и содействовать этическому прог­рессу; 4, Познавать архитектуру мира и находить в этом познании устои творческому предвидению. Вселенная, по Умову, «всегда рацио­нальна», т. е. доступна познанию. «Во Вселенной дано все: для нее нет прошлого и будущего: она — вечное настоящее; ей нет пределов ни в пространстве, ни во времени» [31].

Постоянно подчеркивая, что нам известна в «жизни необъятного колосса, именуемого Космосом», лишь незначительная часть его неис­черпаемых закономерностей, ученый-энциклопедист наибольшей отдачи в процессе дальнейшего познания природы ожидал от «царства лучистой энергии»: «Материя не отделима от излучения. Ее берега неиз­менно омываются океаном лучистой энергии» [32]. Хотя организованная материя занимает лишь незначительную часть Вселенной, жизнь чело­века не есть нечто обособленное от ее целостности: как одно из звеньев мировой жизни человек неразрывно связан с историей и законами Уни­версума. Любые вопросы естествознания Умов рассматривает с космистской точки зрения. Примером может служить и работа «Физико-механическая модель живой материи», где подвергнута философскому анализу общность между законами органической и неорганической при­роды, их соответствие основным доминантам Вселенной.

Беспрестанно ищущий пытливый ум русского физика постоянно устремлен в бесконечные глубины Космоса, используя малейшую воз­можность, чтобы заразить своим космическим мироощущением читателя или слушателя. В последнем из его произнесенных и опубликованных докладов «Эволюция физических наук и ее идейное значение» содер­жится своего рода квинтэссенция космистской сущности естествознания XX в. Здесь же, размышляя о том, как безмолвно работают в глубинах Вселенной энергетические лучи — эти «ткачи материи и жизни», смыкая Макро- и Микрокосм, Умов приходит к выводу, предвосхищающему идеи Вернадского в ноосфере — о необходимости включить в научную картину мира познающий разум: «Седая древность и молодая наука сходятся в слова, которые говорят этому гению (разуму.— В. Д.): сын неба, светозарной лучистой энергии! Он был и будет апостолом све­та!» [33].

Николай Козырев (1908—1986) — всемирно известный астроном-теоретик и практик — при жизни подвергался постоянной и несправед­ливой критике. Тем не менее мировую славу ему принесли именно «ере­тические» работы, излагающие нетривиальную концепцию времени: пул­ковский астрофизик считал его самостоятельной субстанцией, лежащей в основе мироздания и обусловливающей все законы Вселенной. Глав­ный недостаток теоретической механики и физики состоит, по его мне­нию, в чрезвычайно упрощенном представлении о времени. Для точных наук время имеет только геометрическое свойство, всего лишь дополняя пространственную арену, на которой разыгрываются мировые события. Однако у времени имеются уникальные свойства, не учитываемые кано­нической физикой: направленность его течения и плотность, и они-то неизбежно должны проявляться в воздействиях времени на ход событий в материальных системах.

Время не движется в пространстве, а проявляется сразу во всей Вселенной. Поэтому время свободно от ограничения скорости сигнала, и через него возможно осуществление мгновенной связи с самыми дале­кими объектами Космоса. Физические свойства времени могут ока­заться ключом в понимании многих загадок природы. Например, несом­ненная связь тяготения со временем означает, что изменение физиче­ских свойств времени может привести к изменению сил тяготения меж­ду телами. Значит, и мечта о плавном космическом полете, освобож­денном от сил тяготения, не является абсурдной. Тем самым концепция Козырева не только насквозь космична, но и пророчески-оптимистична: «Наблюдая звезды в небе, мы видим не проявление разрушительных сил Природы, а проявление творческих сил, приходящих в Мир через время» [34]. Существует множество сил и законов, пока не известных человеку, в том числе можно предположить о существовании могучего потока творческих возможностей Природы. Для Земли это творческое начало, заложенное во Времени, приходит вместе с лучистой энергией Солнца, звезд, Галактики.

Краткий обзор русского космистского мировоззрения, начиная, с его истоков и вплоть до победного шествия в наши дни, естественно, не ставит точку ни на истории проблемы, ни на ее проекции в будущее. Русская космистская мысль в лице выдающихся ученых и философов, опираясь на достижения мировой науки и практики, создала всеобъем­лющую систему видения и понимания всех аспектов Мироздания, диа­лектического единства его космических и антропных потенций путем проникновения в самые сокровенные тайны Вселенной. Это позволило русскому космизму стать теоретическим фундаментом для мощного про­рыва и в области техники, ознаменовавшегося началом практического освоения Космоса. Нет таких вопросов, которые бы ни затрагивались русскими космистами. И нет таких проблем, к решению которых в будущем не были бы сформулированы возможные подходы на основе имеющихся мировоззренческих ориентиров и методологических уста­новок.

Методологический потенциал русского космизма поистине неисчер­паем. Вобрав все лучшее из развития мировой науки, он открывает широкие просторы для подлинного научно-философского творчества, отвергает какие бы то ни было необоснованные запреты, приводящие к абсолютизации частнонаучных выводов, и является надежным гарантом для преодоления ультрарелятивизма, психоцентризма и пангносеологизма.

Среди принципов научного познания, выработанных и выверенных в русле русского космизма, считаю необходимым назвать следующие:

1) раскрытие объективных корней любых научных (и ненаучных) понятий;

2) установление базисных оснований для минимума фундамен­тальных категорий и последующего выведения из данного минимума всех остальных понятий;

3) интеграция различных научных подходов в единый общенаучный подход;

4) синтез научного знания на основе концепции монистического-Всеединства;

5) единство субстанциального и реляционного подходов при непре­менном примате субстрата отношений над их элементами;

6) генетически целостный охват объекта исследования, рассмот­рение проблемы в ее проекции в прошлое и будущее.

Мировоззренческие и методологические установки русского космиз­ма, с одной стороны, и утвердившиеся ныне некоторые абсолютизиро­ванные научные положения — с другой, во многом диаметрально про­тивоположны. Космистская философия по существу своему выступает конструктивным антагонистом любых догматических схем, с помощью которых насаждаются абсолютизация, абстрактность, абсурдность, ало­гизм — принципы, несовместимые с космической гармонией природы. Русский космизм при всей его противоречивости выработал единственно правильный и возможный подход к познанию вечной и неисчерпаемой Вселенной. Его суть проста и неопровержима, так как ориентирует нау­ку на понимание Мира в субстанциальном единстве и целостности, выраженных в объективно-монистическом Всеединстве, от которого уже производны какие угодно отношения в каких угодно комбинациях.

В самой же науке, как и в других сферах духовной жизни, все за­висит от Человека, от Микрокосма, его конкретных потенций, заложен­ных Природой и в конечном счете обусловленных Космосом. Страсти, потребности, интересы — вот что движет людьми, а энергия этих дви­жущих сил — пассионарная или антипассионарная — имеет вселенское происхождение. Весь безграничный Космос замыкается на Человеке как средоточии Вселенной, пронизывая его неисчерпаемой и по большей ча­сти нерасшифрованной информацией, накопленной за бесконечное время существования объективного мира. И у человека имеется множество каналов, в том числе и пока невостребованных, для считывания и рас­кодирования такой информации. Микрокосм существует для того, чтобы в нем пробуждался Макрокосм. Макрокосм существует для того, чтобы реализовываться в Микрокосме. Они нерасторжимы, и это единство вечно.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1995. С. 254.

2. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 3. М., 1869. С. 206—207.

3. См.: Сумцов Н. Ф. Религиозно-мифическое значение малорусской свадь­бы. Киев, 1885.

4. См.: Барсов Н. И. К литературе об историческом значении русских народ­ных заклинаний // Русская старина. 1893. № 1. С. 217.

5. Надеждин Н. И. О русских народных мифах и сагах в применении их к географии и особенно этнографии русской // Русская беседа. 1857. № 3. С. 5.

6. Бессонов П. А. Калеки перехожие. Ч. 1, вып. 2. М., 1861. С. 340.

7. См.: Хомяков А. С. О старом и новом: Статьи и очерки. М., 1988. С. 301—302.

8. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. (XI — первая поло­вина XIV в.). Л., 1987. С. 219.

9. Рукописи графа А. С. Уварова. Т. 2. СПб., 1858. С. 122.

10. Алмазов А. И. Тайная исповедь в православной восточной церкви. Т. 3. Одесса, 1894. С. 153.

11. См.: Новомбергский Н. Я. Колдовство в Московской Руси XVII-гo сто­летия. СПб., 1906. С. 76 и др.

12. Памятники старинной русской литературы. Вып. 3. СПб., 1862. С. 18.

13. София: Проблемы духовной культуры и религиозной философии/Под ред. Н. А. Бердяева и при ближайшем участии Л. П. Карсавина и С. Л. Франка. Бер­лин, 1923. С. 4.

14. См.: Чулков Г. И. Автоматические записи Вл. Соловьева // Вопросы фило­софии. 1992. № 8.

15. Кузьмина-Караваева Е. Ю. Миросозерцание Вл. Соловьева // Избранное. М., 1991. С. 305.

16. См., напр.: Русская философия: Малый энциклопедический словарь. М., 1995. С. 274; Гиренок Ф. И. Русские космисты. М., 1990; и др. Булгаков же употреб­ляет термин «космизм», к примеру, в статье «Душа социализма», опубликованной в 1931 г. в Париже в сборнике «Новый град» (см. также: Русский космизм: Анто­логия философской мысли. М., 1993. С. 141).

17. Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М., 1990. С. 123, 128

18. Там же. С. 113.

19. См.: Зандер Л. А. Бог и Мир: Миросозерцание отца Сергия Булгакова. Т. 1. Париж, 1948. С. 42. В этой книге ближайшего ученика и друга содержится еще одно, основанное на личных беседах определение Софии. Булгаков прочитал в руко­писи почти весь двухтомный труд о своем учении и внес в него немало уточнений. Однажды он заметил, что в названии «Бог и Мир» логическое ударение падает на союз «и»: он не просто соединяет два независимых понятия, но знаменует их необ­ходимую внутреннюю связь и нераздельное единство, отображая тем самым изна­чальный образ их бытия. В слове «и», сказал Булгаков, сокрыта вся тайна миро­здания. Понять и раскрыть смысл данного слова — значит достигнуть предела зна­ния. Ибо «и» есть принцип единства и цельности, смысла и разума, красоты и гар­монии; понять Мир в свете «и» — значит охватить его единым всепроникающим взглядом. Собственно, это вселенское «и» как принцип всеобъемлющего единства и есть то, что мы именуем Софией (там же. С. 181).

20. Булгаков С. Н. Автобиографические заметки. Париж, 1946. С. 101.

21. Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 295.

22. См.: Флоренский П. А. Макрокосм и Микрокосм // Оправдание Космоса. СПб., 1994. С. 184—185.

23. Там же. С. 191.

24. Флоренский П. А. Письмо к В. И. Вернадскому от 21.09.1929 // Новый мир. 1989. № 2.

25. См.: Карсавин Л. П. Малые сочинения. СПб., 1994. С. 142.

26. Он же. Диалоги. Берлин, 1923. С. 53.

27. Карсавин Л. П. Соч. М., 1993. С. 474, 477.

28. См.: Демин В. Н. Русский космизм — магистральный путь современной науки (тезисы доклада) // Третья Международная конференция «Пространство, время, тяготение». СПб., 1994; Он же. Онтологические основания воскрешения и бессмертия // Философия бессмертия и воскрешения. Вып. 1. М., 1996; Он же. Единство Мак­ро- и Микрокосма как ключевая проблема русского космизма // Человек: грани фило­софской рефлексии. М., 1996; Он же. Гора Меру — прообраз Вселенной // Чудеса и приключения. 1996. № 8.

29. Бекетов А. Н. Нравственность и естествознание // Вопросы философии и психологии. 1891. № 6. С. 39, 42.

30. Там же. С. 50.

31. Умов Н. А. Собр. соч. Т. 3. М., 1916. С. 414.

32. Там же. С. 495.

33. Там же. С. 517.

34. Козырев Н. А. Избранные труды. Л., 1991. С. 406.