Русский космизм

Я достаточно хорошо понимаю, святейший отец, что, как только некоторые узнают, что в этих моих книгах, написанных о вращении мировых сфер, я придал земному шару некоторые движения, они тотчас же с криком будут поносить меня… Но я знаю, что размышления человека-философа далеки от суждений толпы, так как он занимается изысканием истины во всех делах, в той мере как это позволено Богом человеческому разуму. Я полагаю также, что надо избегать мнений, чуждых правды.
Николай Коперник из его посвящения папе Павлу III своей книги «Об обращениях небесных сфер», 1543 г.
Libri omnes docentes mobilitatem terrae et immobilitatem solis.

«[Запрещаются] все книги, в которых утверждается, что Земля вращается, а Солнце неподвижно»— из приговора Верховной священной Конгрегации индекса Ватикана, XVII в.

Двадцатый век войдет в историю цивилизации под знаком становления космизма как определяющего принципа познавательной и практической деятельности человечества.
Это, конечно, далеко не единственное достижение столетия: его по праву называют и будут называть веком радио, электроники, кибернетики, информатики, аэронавтики, космонавтики, атомной физики и энергетики, генетики, биотехнологии и т. д. — в связи с открытыми и утвердившимися в нем предметами и явлениями, ознаменовавшими качественный скачок в естествознании и технике, революцию в материальном производстве и управлении. Благодаря им до неузнаваемости изменился человеческий мир, условия повседневного социального бытия, сам смысл многих целеустремленных усилий и творческих поисков. «Колыбель разума» (выражение К. Э. Циолковского) обрела существенно новое содержание, а оно не только выдвинуло в повестку дня новые задачи, породило новые проблемы и противоречия, но и обусловило новые взаимоотношения во взаимодействиях людей и потребовало нового субъекта исторического творчества.

Человеческий социум как уникальный феномен в обозримом мировом пространстве вступил в новую фазу развития. Он еще не освободился от многих отживших форм духовности и разного рода социальных атавизмов, которые, как балласт, сдерживают набор высоты, однако императивы прогресса неумолимы. Порукой тому весь мировой опыт, в частности становление современного космического естествознания, фундаментальные основы которого закладывали наши великие соотечественники К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский и А. Л. Чижевский.
Работы одного из них — в настоящем издании. Главная — «Земля в объятиях Солнца», написанная в 1931г. Автор намерен был продолжить ее, но сложившиеся обстоятельства помешали этому. Лишь фрагмент этого капитального труда увидел в 1938 г. свет на французском языке в парижском издательстве «Гиппократ» под названием «Les Epidemies et les perturbations electromagnetiques du milien exterieur», а затем — спустя… 25 лет — на родном, русском в издательстве «Мысль» (1973 г.; 2-е издание в 1976 г.) под названием «Земное эхо солнечных бурь». Книга вызвала положительные отклики в широких научных кругах как у нас, так и за рубежом. Ее по праву можно именовать Манифестом космической экологии.
«Тот факт, что жизнь биосферы Земли зависит от солнечных явлений, давно стал трюизмом. Но впервые профессор Чижевский показал степень этой зависимости и ее интимную глубину (выделено, мною.— Л. Г.). В этом заключается его громадная заслуга. Он раскрыл механизмы, тщательно скрываемые природой, показав, что живая клетка является тончайшим и избирательным резонатором для определенных корпускулярных и электромагнитных процессов внешней среды»,— говорилось в меморандуме Международного конгресса по биологической физике и биологической космологии, состоявшегося в сентябре I939 г. в Нью-Йорке.
Такова лишь часть установленного Л. А. Чижевским в связях биосферы с Солнцем.
Тривиальна мысль, что жизнь на Земле порождена и поддерживается Солнцем,— это было понятно людям испокон веков. Но вот то, что все многообразие ее на всех уровнях самоорганизации высших форм материи послушно закономерной и капризной динамике сложнейших физических процессов на поверхности и в недрах могучего светила, вошло в науку благодаря Л. Л. Чижевскому, его плодотворным исследованиям и энергичной пропаганде вытекающих из них выводов.

Если бы Солнце вгляделось, как в зеркало, в изменчивый лик Земли, то увидело бы в нем свое отражение, свои «гримасы» в переменчивой «мимике» планеты — долгопериодические, циклические и кратковременные, спорадические помрачения и прояснения, всплески глобальных и локальных стихий. Все они не что иное, как «эхо» глубокого дыхания, «нервных» спазмов, конвульсий и дрожи гигантского космического тела, вокруг которого хороводом одит семейство планет, то сходясь друг с другом, то расходясь, провоцируя тем самым некоторые солнечные «причуды» и в свою очередь чутко реагируя на них.
«Русскому ученому,— читаем мы в том же документе,— удалось обнаружить очень мощный фактор экзогенного происхождения, стоящий в резонансе с живыми клетками и с биосферой Земли вообще. Эти фундаментальные труды профессора Чижевского чреваты громадными практическими последствиями, значение которых для медицины в настоящее время трудно даже предвидеть».
Научные дерзания и достижения А. Л. Чижевского уместно сравнить с подвигом Николая Коперника. Подобно тому, узревшему действительное движение Земли в Космосе, он в свою очередь установил, что все земное пульсирует в ритме Солнца, что все субстанциальные процессы в ее взаимодействующих друг с другом оболочках развиваются в согласии с ним. А. Л. Чижевский довершил ломку геоцентризма в его последнем прибежище — в науке о жизни. Тем самым осуществил логическое завершение процесса, начатого четыре с лишним столетия назад фромборкским каноником. Отныне гелиоцентризм, прочно утвердившийся в науках о Земле и небе, решительно вступил в биологию и медицину.

В 30-х годах еще господствовали упрощенные представления о космической среде, об околоземном пространстве, наука не располагала данными, которые были получены годы спустя с помощью космонавтики, и, естественно, акцент в рассуждениях А. Л. Чижевского делался на физических факторах солнечного происхождения. Но уже тогда ученый раздумывал об их сложной структуре, о возможных тонких, дифференцированных влияниях самих составляющих этих факторов на все многообразие проявлений живой природы. Различные клетки сложнейших биосистем и различные одноклеточные организмы по-разному, полагал он, настроены на восприятие энергетических воздействий разных полос общего электромагнитного излучения Солнца. Вместе с тем ученый считал недостаточным ограничиваться Солнцем при изучении роли внешних, внеземных причин изменений пульса живого вещества планеты.

«Мы привыкли придерживаться грубого и узкого антифилософского взгляда на жизнь как на результат случайной игры только земных сил,— писал А. Л. Чижевский.— Это, конечно, неверно. Жизнь же, как мы видим, в значительно большей степени есть явление космическое, чем земное. Она создана воздействием творческой динамики Космоса на инертный материал Земли. Она живет динамикой этих сил, и каждое биение органического пульса согласовано с биением космического сердца — этой грандиозной совокупности туманностей, звезд, Солнца, планет».
Хотя в теоретическую физику уже вошло представление о расширяющейся Вселенной, А. Л. Чижевский считал, что в целом она находится «в динамическом равновесии» и в разных участках ее происходят приливы и ттоки энергии. Это имеет место и в рамках Солнечной системы. Земная же органическая жизнь отзывается на внешние колебания вариациями своих физиологических свойств. Реагирует все сущее, начиная от микроорганизмов и кончая человеком.
Математически мыслящему уму, пытающемуся графически представить характер такого рода воздействий, невольно предстает картина многообразия цикличностей, описываемых синусоидами, накладывающимися одна на другую,— нет, не гладкими волнообразными линиями, а дрожащими, изрытыми мелкими зубцами неодинаковой величины — «в этом бесконечном числе разной величины подъемов и падений сказывается биение общемирового пульса, великая динамика природы, различные части которой созвучно резонируют одна с другой». Мысленно рисуя себе образ животрепещущей безмерной природы, в которой любое земное существо теряется подобно ничтожной щепке в бурных волнах мятежного океана, мы тщетно всматриваемся в горизонт видимого — он ограничен ближайшею громадой волн. Но стоит подняться над бурной поверхностью, как то, что казалось хаосом, предстает закономерно обусловленным, поддающимся описанию строгими математическими уравнениями. За ними кроется некая причинная зависимость и угадываются гармония и созвучие. А потому, заявлял А. Л. Чижевский, «не будем ограничивать наше исследование пределами Солнечной системы и признаемся в том, что в формировании массовых явлений во всех их планах не могу] не участвовать и другие силы Космоса, пока еще скрытые от нас нашим неведением»6- (там же, с. 355 выделено мною.— Л. Г.).
Воздавая должное великому научному свершению Николая Коперника, дерзнувшего восстать против освященного веками «Альгаместа» Клавдия Птолемея и математически доказать, что видимая астрономическая картина мира не соответствует истинной, нельзя не восхититься и подвигом А.Л. Чижевского, осмелившегося бросить вызов господствовавшему представлению об автономности жизни Земли во Вселенной, об особости органического мира, независимости его от всего остального, запланетного мира. «Наука,— писал он,— должна вступить на новый, не зависящий от предвзятых представлений путь исследования и вести бой с косными традициями во имя свободного изучения природы, приближающего нас к истине».
Если Коперник ввел Землю в небо,— включил ее в число небесных тел,— то Чижевский придал органической жизни «небесный» статус: «…медленными, но верными шагами наука подходит к разоблачению основных источников жизни, скрывающихся в отдаленнейших недрах Вселенной. И перед нашими изумленными взорами развертывается картина великолепного здания мира, отдельные части которого связаны друг с другом крепчайшими узами родства, о котором смутно грезили великие философы древности» .
Итак, перед нами рукопись, более шести десятилетий ожидавшая своего часа.
Что за причина столь длительного срока?
Не та ли, что сдерживала и появление бессмертного творения великого польского ученого-реформатора? Свой труд «Об обращениях небесных тел» он не сразу решился вручить издателям, отдавая себе отчет в том, что рискует стать объектом поношения. «…Я долго колебался, стоит ли выпускать в свет мои сочинения, написанные для доказательства движения Земли, или лучше последовать примеру пифагорейцев и некоторых других мыслителей, имевших обыкновение передавать тайны своей науки не письменно, а устно, лишь своим ближайшим друзьям».
Нет, он не сомневался в истинности своего учения, но не был уверен в том, что современники готовы к восприятию его. А сколько бывало в истории прекраснейших исследований, полученных трудом великих людей, но подвергшихся «презрению тех, кому лень хорошо заняться какими-нибудь науками, если они не принесут им прибыли», или тех, кто «вследствие скудости своего ума вращается среди истинных ученых, как трутни между пчелами»!
Предавался ли подобного рода рефлексии А. Л. Чижевский? — Нет. Не в его характере были колебания, если он приходил к убеждению в правильности своих умозаключений, а наука, считал он, дело всеобщее, и, что бы там ни заявляли несогласные, сделать свои выводы достоянием всех-долг ученого. И свою рукопись он предлагал неоднократно вниманию издателей, обращался с нею в Госиздат.
Увы, получал отказы. Главная причина — крайняя новизна, вызывавшая настороженность у некоторых идеологических работников, неспособных самим играть роль экспертов и вместе с тем не доверявших мнению специалистов, тем более из «бывших». Уже тогда любой ученый становился объектом политики, и администрирование с партийной окраской все более претендовало на истину.
К систематическому изучению влияния на организм возмущений в солнечной деятельности А. Л. Чижевский приступил в 1915—-1916 гг. и тогда же в калужских научных обществах заявил о своей гипотезе: возрастающая «агрессивность» процессов на Солнце, судя по видимым в телескоп пятнам и вспышкам на его слепящем диске, и повышенная земная активность (массовые события в природе и обществе) не случайно совпадают во времени: между ними имеется причинная связь.
Гипотезы необходимы науке, как и опыт и наблюдения: они сдвигают мысль с мертвой точки или организуют ее по-новому, побуждают видеть отдаленные вещи в их соседстве или сродстве, -облекают разрозненные факты в образ целого, воспламеняют фантазию, вносят романтику в строгие поиски…

Подтверждения своим догадкам Чижевский жадно искал в трудах современников и в свидетельствах далекого прошлого. «…Мысль об особом солнечном влиянии на организм принадлежит не одному мне,— писал он впоследствии,— а сотням и тысячам тех летописцев и хроникеров, которые записывали необычайные явления на Солнце, глад, моровые поветрия и другие массовые явления на Земле. Но я облек древнюю мысль в форму чисел, таблиц и графиков и показал возможность прогнозирования».
Восторженную любовь к предмету творческих исканий А. Л. Чижевский выразил в следующих поэтических строфах:

Великолепное державное Светило,

Я познаю в тебе собрата-близнеца,

ьей огненной груди пег смертного конца,

Что в бесконечности, что будет и что было.

В несчетной тьме времен ты стройно восходило

С чертами строгими родимого лица.

И скорбного меня, земного пришлеца,

Объяла радостная, творческая сила.

В живом, где грузный пласт космической руды,

Из черной древности звучишь победно ты,

испепеляя цепь неверных наших хроник,—

И я воскрес, пою… О, в ЭТОЙ вязкой мгле.

Под взглядом вечности ликуй, солнцепоклонник,

Припав к отвергнутой Праматери Земле!

В марте 1918 г. А. Л. Чижевский представил ученому совету историко-филологического факультета Московского университета диссертацию «Исследование периодичности всемирно-исторического процесса». Среди факторов, обусловливающих характерные изменения в его динамике, ведущее значение придавалось солнечной активности.
Состоялась защита. Соискателю была присуждена искомая степень доктора всеобщей истории.
Фактически он выступал не просто как историк, но как историк-социолог. О характере исследования, методологических основах и методических принципах наглядное представление дает публикуемая в настоящем томе работа.
Не вдаваясь в анализ качественных сторон социальной действительности, но обращая внимание исключительно на насыщенность ее разнокачественными событиями в разнос время за более чем тысячелетний период истории европейской цивилизации, А.Л. Чижевский устанавливает статистические закономерности общего хода исторического процесса, в котором обнаруживает «солнечный» след.
О своем выводе молодой ученый сообщил в 1921 г. знаменитому физикохимику Сванте Аррениусу. Тот доложил об этом на одном из заседаний Шведской Академии наук.

В том же году А. Л. Чижевский прочитал в Московском археологическом институте лекцию на тему «Астрономия, физиология, история». В ней он соединил совсем, казалось бы, несоединимое — общим знаменателем не связанных друг с другом направлений выступала солнечная активность. Последняя привносит свою ритмику в жизнедеятельность не только живых индивидов, но и биологических и человеческих сообществ — в дополнение к сезонным и суточным ритмам, обусловленным кинематикой движения Земли в мировом пространстве.
В докладе «Влияние периодической деятельности Солнца на возникновение и развитие эпидемий» (Калуга, 1922) он впервые заявил о «влиянии электрических, магнитных и электромагнитных пертурбаций во внешней физико-химической среде на возникновение, распространение и интенсивность эпидемий» и высказал новые теоретические соображения.
К сожалению, опубликовать это сообщение не удалось.
Поиски продолжались. В те дни Чижевский в своем лирическом дневнике пишет:

Неведомо, и нам ответа нет.

И только в смутном отдалении

Сквозь пустоту томится бег планет,

Живущих день, блистающих мгновение.

Но где б ни вышла ты из темноты

Великолепными колоссами,

Ты к нам летишь, и нас тревожишь ты

От века не решенными вопросами.

Один вопрос в устах или вне уст.

Тоска по тьме исчезновения,

И все горит, страдая, древний куст

От первых до последних дней творения.

Так! От себя нам некуда уйти,

Как нам не скрыться от страдания.

О Мать-Материя, трудны пути

На высоту Миросознания.

Только через два года в брошюре «Физические факторы исторического процесса» (Калуга, 1924) А. Л. Чижевский смог коротко сказать о своем статистическом исследовании азиатской холеры. «…Холера,— писал он,— никогда не исчезает с лица Земли, а лишь по временам затихает, сосредоточившись в каком-либо участке, чтобы с прежнею силою завоевать огромные пространства. Вот эти-то периоды затишья поразительно совпадают с затишьем в пят-нообразовательной деятельности Солнца. Наоборот, при увеличении жизнедеятельности светила холерные эпидемии иногда принимают всеобщий, угрожающий характер».
Поднимался общий вопрос: вспышки эпидемий инфекционных заболеваний повторяются в ритме многолетней цикличности подъемов и спадов активности Солнца.
В целом же названная брошюра была посвящена не медико-экологическим аспектам связи Земли с Солнцем, а динамике социально-исторических процессов под воздействием физических. характеристик этой связи. (В полной мере исследование представлено во второй части ныне публикуемого труда.)
А. Л. Чижевский не игнорировал и не умалял роли экономических и политических факторов, как это ему приписывали недоброжелательные критики, и даже специально оговаривал это, предвидя возможные нападки, отмечая, что в обществоведении и без него «на детальное уяснение законов экономики и политики было обращено самое серьезное внимание», он же задавался целью «вскрыть роль некоторых естественных факторов в социальных движениях человеческих коллективов», прояснить вопрос «о влиянии мощного космического фактора — периодической пятнообразовательной деятельности — на поведение организованных масс и на течение всемирно-исторического процесса» . Свою работу автор рассматривал лишь как постановку нового вопроса: «Мы отнюдь не претендуем на безусловную достоверность и тем менее на категоричность наших соображений и высказываний по данному предмету. Они должны только показать, что объективное изучение связи между одними и другими явлениями природы, которые до сих пор считались независимыми друг от друга, может пролить свет на самые разнообразные случаи психической и общественной жизни человека».
Еще до публикации работы «Физические факторы исторического процесса» идеи А. Л. Чижевского стали подвергаться разного рода нападкам. Однажды в бывшем реальном училище Калуги, в том самом зале, где он за несколько лет до того в торжественной обстановке получал аттестат зрелости, ему был учинен публичный суд. «Все нападали на меня, кроме двух лиц — беспартийного К. Э. Циолковского и молодого большевика Н. Куклина, который выступал не с кондачка, а глубоко изучив папки с моими материалами, которые легли в основу моей докторской диссертации. Это было для меня незабываемое зрелище. …Под улюлюканье провинциальных (Калуга тогда была истинной провинцией) молодчиков мне хотели вручить диплом мракобеса. Но присутствовавший там Константин Эдуардович несколькими своими словами отбил охоту сражаться со мной. Я был поражен его смелостью и настойчивостью».
После выхода в свет «Физических факторов…» критика вспыхнула с новой силой. «Сразу же ушаты помоев были вылиты на мою голову… Я даже получил клички Солнцепоклонник… и Мракобес…». Нервы Чижевского сдали, он боялся даже выходить на. улицу, в аптеку, чтобы купить лекарство…
«Если бы не лечение аэроионами отрицательной полярности,— вспоминал много лет спустя А. Л. Чижевский,— я совсем бы потерял голову».
Дело в том, что в то же самое время он у себя дома проводил эксперименты с воздействием электрически заряженных частиц воздуха на организм. В опытах участвовал и К. Э. Циолковский: ему небезразлично было все, чем увлекался его юный друг. Два вопроса были предметом их особого интереса: электричество жизни как возможное звено связи живой природы с физикой Солнца и искусственная ионизация воздуха как средство повышения сопротивляемости организма внешним неблагоприятным факторам.
Этими вопросами некоторое время довелось ему заниматься в Институте биофизики, но после опубликования брошюры «Физические факторы исторического процесса» с А. Л. Чижевским не продлили контракт. Возможно, сыграла свою роль неожиданная популярность его работы за границей: директора института, оказавшегося там, засыпали вопросами относительно новой научной концепции, а он не был к тому готов.
Напротив, внимательно и с сочувствием отнесся к исследованиям А. Л. Чижевского первый народный комиссар здравоохранения Н. А. Семашко. Он обстоятельно обсудил поразившие его выводы и осмелился опубликовать в редактируемом им «Русско-немецком медицинском журнале» фрагменты из труда Чижевского (см. № 9, 1927; № 3, 8, 9, 12, 1928). «Николай Александрович был редактором моих «ересей»,— вспоминал А. Л. Чижевский,— и разделял полностью точку зрения о необходимости глубокого изучения этих явлений природы. За это редакторство он навлек на себя недовольство И. В. Сталина, которому была доложена суть моих работ в грубо извращенной форме, но после его личного разговора с Н. А. Семашко дело уладилось без каких-либо последствий. …Однако мои недоброжелатели еще долгое время обрушивали свой гнев на меня, чем премного повредили развитию научных работ даже в совсем уже другой области. Из-за Солнца в те годы велись подлинные битвы, у меня требовали официального отказа от собственных многолетних исследований, требовали покаяния и публичного осквернения собственных работ и отречения от них. Это требование было даже зафиксировано в протоколах ВАСХНИЛ. Но я долго крепился, подобно Галилею, и не произнес хулы на науку.
В декабре 1926 г. в Филадельфии перед годичным конгрессом Американской ассоциации поддержки прогресса науки, а в январе 1927 г.— в Нью-Йорке в Академии наук США профессор Колумбийского университета Владимир де Смитт доложил об исследованиях А. Л. Чижевского. Научные общественные объединения избрали русского ученого своим почетным членом.
Начав работать научным сотрудником Практической лаборатории зоопсихологии Главнауки Наркомпроса, возглавляемой В. Л. Дуровым, А. Л. Чижевский экспериментировал с аэроионизацией над животными, осуществлял новые статистические наблюдения и регулярно выступал с сообщениями перед коллективом. Среди них — «О пандемиях холеры и гриппа в связи с солнцедеятельностью» (24 января 1927 г.), «Внешняя среда и аффект. Статистические исследования по криминологии» (11 июля 1927 г.)> (О влиянии периодической деятельности Солнца на возникновение и распространение зпифитотий и эпизоотии» (8декабря 1927 г.), «Солнцедеятельность и наше поведение» (20 февраля 1928 г.), «Нервная система и внешние влияния» (31 марта 1928 г.), «Закон о количественной компенсации в вегетативной функции земного шара» (31 января 1929 г.) и т. д. Публикуется в печати: «О влиянии космических причин на деятельность аппаратов связи» (Жизнь и техника связи. 1925. Т. XII. С. 22—31) «Влияние периодической деятельности Солнца на органический мир» (Хочу все знать. 1926. № 4. С. 155), «Современная астрология» (Огонек. 1926. № 17), «Астрология наших дней» (Климат и погода. 1927. № 5—6), «Солнце и рост деревьев» (Крестьянский журнал. 1927. № 7), «Наше поведение и природа» (Знание — сила. 1928. № 7) и др. Самое же главное — публикация в «Русско-немецком медицинском журнале», выходившем под совместной редакцией профессоров Н.А. Семашко (Москва) и Ф. Крауза (Берлин),— обстоятельные научные статьи, в которых на большом фактическом материале и строгой научной базе развертывается изложение авторской точки зрения: колебания жизненных функций человека, животных и растений стоят в тесной связи с возмущениями во внешнем космотеллурическом пространстве, и вирулентность бактерий есть функция этих же возмущений.

В работах А. Л. Чижевского теснейшим образом переплелись общая биология, физиология и медицина, с одной стороны, и геофизика, метеорология и астрономия — с другой. Уже само по себе это было ново. Лишь позднее, десятилетия спустя, в науке заговорили о пересечении магистральных направлений естествознания, о возникновении так называемых стыковых исследований (т. е. на соприкосновении и взаимодействии направлений) как закономерной тенденции развития познания, в соответствии с которой происходило сращение некогда не соприкасавшихся научных сфер, взаимообогащение добытыми фактами и взаимооплодотворение способами и методами познавательной деятельности. Так возникли биоклиматология, гелиобиология и другие дисциплины, в становлении которых роль А. Л. Чижевского несомненна и относительно предмета которых до сих пор не утихают дискуссии.
Нужно было обладать широкой общей культурой и обширными сведениями по всему фронту современного ему естествознания, ну и, конечно, проницательным умом, чтобы смело перебрасывать «мосты» от одной области познания к другой, находить связи между, казалось бы, совсем не связанными друг с другом дисциплинами.
В предисловии к своей книге для издательства «Гиппократ» он так и заявит, что «в области наук о природе происходит процесс, имеющий огромную важность: применение методов одних наук к другим и синтетическое объединение наук воедино», однако ему придется посетовать на то, что в науку о жизни «с огромными трудностями проникают лучи этого благодетельного синтеза». «В то же время где-то в глубоком подполье, в подземных пластах человеческой мысли, мало-помалу накапливаются наблюдения огромной важности и созревают первоначальные порывы грандиозных обобщений будущего. И если кто-то, стоя на поверхности этого оживающего океана, зло и остро смеется над потугами связать мир астрономических и мир биологических явлений, то в глубине человеческого сознания уже много тысячелетий зреет вера, что эти два мира несомненно связаны один с другим. И эта вера, постепенно обогащаясь наблюдениями, переходит в знание. Нас перестают уже удивлять самые поразительные факты, самые поразительные открытия».
В ту пору, когда писались эти строки, в естествознании происходили события принципиальной важности. Совершались открытия и изобретения, наполнявшие новым содержанием традиционные предметы познавательной и практической деятельности. В инженерных и университетских учебных курсах появлялись новые разделы и главы, о которых раньше невозможно было и подумать. В промышленное производство вторгались новые технологии. В реестры специальностей включались новые названия.
Все это происходило в обстановке сложных общеисторических процессов и противоречий. В сознании широких слоев интеллигенции, как от брошенного на водную поверхность камня, расходились круги резонанса на эпатировавшую культурные слои книгу Освальда Шпенглера «Закат Европы». Немецкий философ-публицист писал о завершенности культурной миссии промышленной цивилизации и призывал отказаться от «несбыточных надежд». Катастрофой представлялись разрушение вековых социальных связей, утрата освященных столетиями духовных ценностей.
Напротив, в России происходили коренные изменения в основах общественной жизни и одновременно со сложнейшими внутриполитическими коллизиями на глазах всего мира развертывался всеобщий подъем разностороннего созидания.
«Мы были переполнены творческого энтузиазма,— делился А. Л. Чижевский много лет спустя с автором этих строк,— столько открывалось возможностей и столько в нас было надежд!.. А потом…»— Он с досадой махнул рукой, не договорив.
«Потом» — одновременно с гигантскими социально-политическими преобразованиями, с организацией нового общественного уклада, с возведением буквально на руинах качественно нового индустриального базиса, со становлением науки как мощного социального института, не имевшего себе аналогов в мире, с образованием беспрецедентной государственной целостности, способной устоять перед натиском внешней опасности,— произошла жесткая политизация структуры и системы социального управления, возобладали рутинные формы и методы манипулирования массами, ограничивающие самореализацию творческого потенциала народа. Правда, в этих ограничениях нельзя не видеть и пределы самой истории, перепрыгнуть которые хотелось бы нетерпению сердца. Наука, заявившая о себе в качестве непосредственной производительной силы общества, стала востребоваться лишь в той мере, в какой это представлялось целесообразным субъектам того или иного уровня иерархии управления, а не объективными требованиями исторического прогресса.
Но это было потом. Тогда же, когда А. Л. Чижевский своими целеустремленными усилиями, не вписываясь ни в какие программы и планы и не обращая внимания на чьи-либо предостережения, приступил к закладке основ космической экологии, в окружавшей его высокообразованной среде господствовал положительный творческий дух. Молодой ученый ощущал себя в едином потоке исканий, дерзаний и приключений.
Не все, конечно, было идеально: мешали бытовая и материальная неустроенность, отсутствие чьей-либо поддержки и личных связей в противоречивом мире новых научных отношений, ограниченность круга понимания его идей. Но господствовавший вокруг общий наступательный социальный напор не мог не пробуждать энтузиазм.
Чижевский сознавал себя в среде героев, в которых нуждалась и которых рождала переломная эпоха, — людей замечательных по своему внутреннему содержанию, незаурядных по темпераменту и характеру, по разносторонности увлечений и интересов, по верности высшим общечеловеческим ценностям. Эти люди жили страстями и идеалами века и стремились внести во всеобщее созидание посильный вклад. Их пример служил лучшей школой для нового поколения. Многие из них воплощали в себе ту душевную полноту, которая делала их истинными Личностями. Именно они составляли соль прогресса.
Обстановка побуждала естествознание к революционности: оно бросало вызов признанным авторитетам, бунтовало против многих традиционных принципов мышления и действия, искало непроторенные пути. «Мы живем на повороте в удивительную эпоху истории человечества,— писал В. И. Вернадский во второй половине 2О-х годов.— События чрезвычайной важности и глубины совершаются в области человеческой мысли… Не одни теории и научные гипотезы — эти мимолетные создания разума,— но и точно установленные новые эмпирические факты и обобщения исключительной важности заставляют нас переделывать и перестраивать картину природы, которая оставалась нетронутой и почти неизменной в течение нескольких поколений ученых и мыслителей».

Раздумывая о новой науке — геохимии, В. И. Вернадский отмечал, что «никогда в истории человеческой мысли идея единого, причинной связи всех наблюдаемых явлений не имела той глубины, остроты и ясности, какой она достигла сейчас, в XX столетии».
Новые факты заставляли по-новому осмысливать установившиеся понятия — это в первую очередь относилось к представлениям об атоме и химических элементах. «Они слагаются среди неустановившейся, изменяющейся, все еще мало нам известной картины Космоса».
Это же относилось и к Земле. Ее внешняя, наполненная жизнью оболочка — не что иное, как относительно тонкое и хрупкое образование на грани двух сред — планетного тела и окружающего его Космоса, и жизнь, пышно вспыхнувшая в ней,— проявление не только вещества и энергии Земли, но и космических сил, которыми в значительной мере, по выражению В. И. Вернадского, «лепится» лик земной. «Древние интуиции великих религиозных созданий человечества, в частности о людях как детях Солнца, гораздо ближе к истине, чем думают те, которые видят в тварях Земли только эфемерные создания слепых и случайных изменений земного вещества, земных сил». Живые существа — производные сложнейших планетных и космических процессов в их единстве, закономерная часть «стройного космического механизма, в котором, как мы знаем, нет случайности».

Вышедшая впервые в 1926 г. книга Вернадского «Биосфера», из которой взяты приведенные высказывания, привела А. Л. Чижевского в восторг. Под влиянием прочитанного в его рукописи рождаются созвучные великому геохимику строки: «Подобно резцу скульптора, энергия солнечного луча творит лик и образ органической жизни на Земле. Подобно резцу, эта энергия высекает из «мертвого и неподвижного земного вещества великую пластичность органических образований. И как добрый гений древних мифов, лучистая энергия Солнца одаряет эти образования движением, чувством и мыслью» (с. 135 наст. изд.). Таким образом, вся органическая жизнь предстает творчеством Космоса — она «должна считаться явлением космическим, работою космических сил» (там же).

Выражение «сила» в рассуждениях ученых — дань классической естественнонаучной лексике. Предпочтительнее выражение «энергия» — термин, чаще, как мы увидим, употребляемый А. Л. Чижевским, хотя, строго говоря, в научной литературе и он звучит подчас общей фразой, не вполне проясняющей суть дела. Однако в природе нет ничего, кроме движущейся материи, и понятие «энергия» необходимо для обозначения меры этого движения.

Бывает, что в том или ином контексте энергия выступает синонимом движения. А все бесчисленное множество действующих в природе причин, которые и до сих пор в литературе представляют в виде неких таинственных, не поддающихся толкованию «сил» (механических, тепловых, электрических, магнитных, химических и т. д.), лишь особые формы, проявления, способы существования материи, ее движения, энергии.
Переход последней из одной формы в другую означает изменение качественного содержания движения, причем данному его количеству (мере) в одной форме соответствует строго определенное количество в другой. Таков непреложный закон, эмпирически установленный и математически выраженный,— закон сохранения и превращения энергии, т. е. несотворимости из ничего и неуничтожимости движения, бесконечного и вечного, как сама материя, Вселенная, Космос.
Преобразования и изменения форм движения всегда предполагают взаимодействие разных тел — одно из них отдает, другое— принимает некоторую дозу движения. Происходит метаморфоза во взаимном и обоюдном соответствии прибавления — убавления энергии.
В начале века «энергетизм», т. е. воззрение на все процессы и явления через призму энергии как фундаментального понятия физики, испытывавшей тогда известный методологический кризис, вошел в моду. Энергия, определявшаяся как способность материальных систем совершать работу при изменении своего состояния, стала трактоваться как единственная неуничтожимая субстанция мира, способная к разнообразным превращениям, а не как атрибут материальных объектов. Произошло логическое смещение, имевшее неблагоприятное мировоззренческое значение: возникла тенденция толковать движение без материи, стремление построить миросозерцание исключительно из «энергетического материала», совершенно не пользуясь понятием материи. Известный немецкий физикохимик Вильгельм Оствальд задался «благой» целью: устранить… противоположность материи и духа сведением их к третьему «началу» — энергии, распространяя это понятие и на психические и социальные явления.
Отрыв энергии (движения) от материи логически вел к отрыву мышления от объективной реальности. К сожалению, поветрие «физического идеализма» активнее подхватили философы, социопсихоло-ги, гуманитарии вообще, чем природоведы, в то время как большинство физиков и химиков не поддержало претензий философствующего энергетизма, усмотрев в них покушение на самые основы естествознания. А.Г. Столетов, например, категорически возражал против того, чтобы вслед за Оствальдом приписывать энергии свойства вещества, отрывая понятие энергии от взрастившей его «механической (т. е. естественнонаучной) почвы» ( Строго говоря, работа и есть изменение формы движения, рассматриваемого с его количественной стороны.). В отечественной (да и не только в ней) науке были достаточно глубоки и крепки корни материалистической традиции, и если, скажем, у физиков возникала мысль о «субстанциональности энергии», то только в плане локализации ее или движения ее при уподоблении этого,— не более,— локализации или движению вещества. На относительность аналогии указывал выдающийся русский физик-теоретик Н. А. Умов — для него была очевидна связь материи с энергией, ведь последняя характеризует интенсивность движения материи, в составе которой, будь то вещество или поле, происходит технически направленная передача или стихийная миграция энергии от точки к точке. В рассуждениях этого ученого движение энергии предполагает наличие материального носителя, и в его теоретических выкладках уравнение закона сохранения энергии предстает в форме уравнения непрерывности.
Нельзя не признать в энергии одно из центральных понятий современной науки. Правомерно использование его и в учении о биосфере, чьим регулятором динамического состояния оказывается наряду с Солнцем живое вещество. В. И. Вернадский обращал внимание на его «особый энергетический характер», отмечая его связь «с микроскопическим разрезом мира (т. е. атомным строением.— Л. Г.), где такие законности, как законности термодинамики, не имеют приложения».
Весь поверхностный слой Земли благодаря живому веществу выступает сферой разнообразных проявлений кинетической и химической энергии (энергии движения и превращения), подкрепляемой, подпитываемой энергетикой Солнца. Через живое вещество собирается и концентрируется солнечная энергия, она частично переходит в кислород, охватывающий всю географическую оболочку, придавая планете особые, нигде вне ее не наблюдаемые свойства. «Живое вещество не является случайным созданием. Оно в себе самом так же отражает солнечную энергию, как отражают ее его земные концентрации».

Естественнонаучный энергетизм наложил печать на научную методологию первой половины XX в. С его позиций были предприняты решения, например, психофизических проблем, во-первых, в рефлексологии, рассматривавшей психическую деятельность в связи с нервными процессами и привлекавшей для объяснения материалы физиологии высшей нервной деятельности (труды В. М. Бехтерева), и, во-вторых, в реактологии, избравшей центральным понятием реакцию, т. е. ответ живого организма на внешнее воздействие (работы К. Н. Корнилова). Эти попытки в известной мере стимулировали творческую мысль и способствовали сбору новых эмпирических фактов, но в конечном счете оставили после себя скромный след в развитии науки о человеке.
Вполне понятно, что и А. Л. Чижевский с самого начала в основу рассуждений относительно влияния солнечной активности- на динамику стихийных процессов положил, как он выразился, «энергетическую гипотезу». По сути все выглядело сравнительно просто: «гневы» на Солнце — катаклизмы на Земле. Рост интенсивности протекающих на светиле физических реакций сопровождается возрастанием излучений вовне энергетических потоков со всеми вытекающими для Земли последствиями — усилением разнообразных геофизических и физико-энергетических потоков процессов, повышением напряженности межструктурных отношений и связей в единой, наполненной живым веществом земной оболочке, изменениями в поведении животных и человека. «…Я пришел к мысли о том, что в данном случае мы имеем обычный процесс превращения энергии. Усиленный приток лучистой энергии Солнца превращается, пройдя ряд промежуточных стадий, в переизбыток нервно-психической, эмоциональной энергии» (с. 244 наст. изд.).
Такова была общая посылка к его широкому ретроспективному анализу поведения человеческих масс. Отталкиваясь от нее, А. Л. Чижевский приступил, по его словам, к «макроанализу» разнообразных социальных явлений: «Я решил проследить, наблюдаются ли колебания в численности массовых движений и исторических событий за весь достоверный период человеческой истории» (там же).
Поначалу задуманное не казалось Чижевскому настолько сложным, хотя о трудоемкости архивных и книжных изысканий он мог предполагать. С каждым новым шагом тяжесть задачи, которую он взвалил на себя, возрастала. Множились факты и вопросы, непомерно ширился спектр библиографических и источниковедческих адресов, усложнялись представления об объекте исследования. Непосредственному восприятию открылась бездна конкретных сведений, но приходилось в известной мере абстрагироваться от их частного содержания, преходящего исторического смысла. Кроме того, каждое историческое событие или явление связано с множеством других явлений и событий, во всем — своя окраска, свои особенности в контексте конкретных отношений и связей, и нужно было подниматься над ними, сохраняя в поле зрения наиболее устойчивое, объективно необходимое в русле общего исторического процесса. Выводы требовалось выразить в наиболее обобщенной форме. Каждую «единицу статистического учета» А. Л. Чижевский рассматривал, взвешивал с двух сторон: методологической (определялись и уточнялись достоверность событий и их датировки, причем, чем дальше в глубь минувших веков, тем это было труднее) и исторической («взвешивание» значимости события, его места в судьбе государства, народа, в истории цивилизации). Особое внимание обращалось, как он писал, на «психологические и психопатологические» особенности и «эмоциональную насыщенность» событий в определении суммарной характеристики, за каждой из которых хотелось увидеть свой «энергетизм».
Полвека спустя этих проблем в своих трудах будет касаться и Л. Н. Гумилев, введя в научную лексику понятие «пассионарность».
Циклически повторяющиеся годы солнечной повышенной активности, как установил А. Л. Чижевский, «раскачивали» социальную действительность. В унисон бурям, четко различимым на солнечном диске, по планете прокатываются сугубо человеческие катаклизмы: вспыхивают политические конфликты, вооруженные столкновения, народные восстания, революции, возникают разного рода массовые движения…
Сей вывод уже выходил за рамки «чистой» науки и не мог бы не вызвать аллергии в сознании ортодоксов от обществознания, пронизанного формально-марксистскими прописями. А.Л. Чижевский был далек от политики и идеологии, и происходящее тогда в этих сферах воспринималось им поверхностно и не вызывало настороженности в нем по отношению к собственным исследованиям, часть которых ему удалось сделать достоянием научной общественности через «Русско-немецкий медицинский журнал». Слава богу, в тот момент эти публикации не попали в поле зрения воинствующих обществоведов.
Итак, вывод, к которому он пришел, гласил: подъемы и спады волн общеисторического процесса следуют за колебаниями степени энергетической напряженности солнечной активности. Солнце не только «лепит» лик Земли, а и провоцирует социальнополитические гримасы на этом лике!
Было бы в высшей степени ошибочно искать тут жесткий солнечный детерминизм, абсолютизируя внешний фактор в динамике социальной формы движения материи. Специфика социального состоит в том, что осуществление его происходит в сложном взаимодействии сознательного и стихийного, и массовые события в человеческих сообществах, на что справедливо указывал А.Л. Чижевский, как, например, революционные выступления, смуты, мятежи, войны и т. д., имеют свою подоплеку: политикоэкономические факторы. Без их влияния ни одно из массовых выступлений военного или революционного характера невозможно. «Космический же агент играет лишь роль регулятора массовых движений, распределяя их так или иначе во времени…» (с. 463 наст. изд.). Внутренние закономерности феноменов социальной природы, заявляя о своем характере, способны вносить свои возмущения в тенденцию, навязываемую Солнцем. А.Л. Чижевский понимал это, считая, что тут должна быть принята в расчет собственная природа движений в обществе и что «социальный фактор зачастую вносит резкие искажения в ход кривой, выражающей те или иные аффективные действия или стихийные движения» (там же).
Слово «аффективные» в данном контексте не случайно, и здесь нужно сказать несколько слов об особенности толкования А. Л. Чижевским движения социальной формы материи. «Аффект» (от латинского affectus — душевное волнение, страсть) — психологический термин, означающий относительно кратковременное, сильно и бурно протекающее эмоциональное переживание, сопровождающееся разными поведенческими проявлениями. В основе аффекта лежит переживаемое человеком состояние внутреннего конфликта, порождаемого тем или иным противоречием с внешней средой, аварийностью ситуации.

Энергетический солнечный импульс воздействует каким-то образом на нервно-психическую систему людей — разумеется, на всех поразному,— и миллионы испытывают возбуждение и отклонение в своих жизненных функциях от нормы, а это сказывается на их поведении. Мера этих отклонений индивидуальна, но в массе своей они происходят синхронно; возможны и одновременные рефлекторные реакции, причем если индивиды, находящиеся между собой в непосредственных связях, своими психогенными расстройствами способны влиять друг на друга, взаимно возбуждаться, обоюдно обострять реактивные состояния, то в масштабах больших или малых сообществ совокупное поведение тех или иных социальных групп населения, целых социальных слоев будет проявляться в неких акцентированных действиях и поступках. Все это можно, классифицируя статистически, регистрировать, чтобы затем путем соответствующей математической обработки вскрывать устойчивые тенденции и связи. В своих исследованиях А.Л. Чижевский, как он сам отмечал, подвергал исторический материал «психиатро-психологическому анализу», изучал различные изменения и колебания в ходе психических процессов в народных массах в той мере, в какой таковые могли быть обнаружены историческими изысканиями (с. 300 наст. изд.). Под психическими процессами он подразумевал «известного рода массовые настроения, выражающиеся объективно в соответствующем поведении масс и лиц, возглавляющих их» (с. 301 наст. изд.). Такова была, по его собственному признанию, методологическая основа разрабатывавшегося им учения о массовых движениях с учетом космических факторов. В этом он опирался на опыт не только отечественной, но и зарубежной социологии. Представители такого направления стремились объяснить социальные процессы и явления, в том числе социальные взаимоотношения и структуры, с помощью психологических данных. Особенности социального поведения выводились из якобы изначально присущих человеческой психике свойств, в частности аффектив-ности, агрессивности, сексуальности и проч. Этими свойствами пытались объяснить и политические конфликты, войны, социальную активность и т. д.
Французский социолог Гюстав Лебои (1841 —1931), талантливо написанными книгами которого невозможно было не увлечься, считал, что решающую роль в социальных процессах играют эмоции. Он был одним из пионеров теории массового общества и, отождествляя массу с толпой, пророчил наступление «эры масс» с последующим упадком цивилизации.
Его соотечественник историк и социолог Габриэль Тард (1843— 1904); один из основоположников социальной психологии, выдающийся представитель психологического направления в социологии, был очень популярен в России на переломе веков. А. Л. Чижевскому он мог служить достойным примером для подражания в своем стремлении освободить социологию от биологизма. Ведь Тард способствовал включению в арсенал социологии эмпирических методов исследования — анализа исторических документов и статистических данных. Это ли не импонировало выпускнику Московского археологического института и Московского коммерческого института: наводились «мосты» между разными областями познания без утраты качественной определенности обеих сторон.
Тард ставил своей задачей создать новую науку — социальную (коллективную) психологию, которая, по его мнению, могла бы выступать в роли фундамента науки об обществе. Его исследования проблем общественного мнения, психологии толпы, механизмов психологического заражения и внушения весьма поучительны до сих пор.
С большим интересом А. Л. Чижевский отнесся и к работам американского социолога, основоположника психологического эволюционизма в США, первого президента Американского социологического общества Лестера Уорда (1841 —1913)> немало приложившего усилий к выяснению психологических механизмов общественной жизни, в которой он видел особую роль целенаправленных и творческих процессов.
Согласно исследованиям профессора Колумбийского университета Франклина Гиддингса (1855—1931); общество являет собою физико-психический организм, особого рода организацию, «представляющую отчасти продукт бессознательной эволюции, отчасти — результат сознательного плана». Он считал, что коллективное сознание, обеспечивающее взаимопонимание и коммуникацию людей, является основополагающим элементом общественной жизни, активно пропагандировал статистический метод исследования и оказал заметное влияние на формирование эмпирической социологии США. Предметом своей науки он считал изучение «плюралистического поведения», истолковываемого как совокупность реакций индивидов на стимулы среды.
Таковы вкратце штрихи того поля науки, в котором развивалось сознание А. Л. Чижевского как историка-социолога. Он стремился вникнуть в «механику» массовых психологических процессов и соотнести их с тем или иным состоянием солнечной деятельности — в этом плане самостоятельно строил свою теорию массовых движений, историко-созидательная роль которых, согласно его выводам, наиболее выразительно выступает в эпохи максимального напряжения солнцедеятельности. Ключ к объяснению этого Чижевский искал в психическом состоянии масс, в периодическом возбуждении совокупной человеческой деятельности. «…Вопрос этот не стоит в противоречии с тем энергетическим пониманием мирового процесса, частью которого является процесс всемирно-исторический или социальный» (с. 310 наст, изд.; выделено мною.— Л. Г.).
Большое внимание он уделил так называемым психическим эпидемиям, т. е. особому состоянию массового сознания, характеризующемуся однотипными аномальными проявлениями в больших группах людей. По аналогии с инфекционными заболеваниями, периодически охватывающими огромные территории — причем эта периодичность, как уже говорилось, совмещается с солнечной цикличностью,— ученый в терминах эпидемиологии постарался представить не только индуцированные психозы, но и распространение идей, подъемы и спады разного рода общественных движений, а также бунты, забастовки, эмиграции и т. д. Однако подведение, скажем, социальной революции под понятие психопатологии было некорректно с теоретической точки зрения ввиду смешения разнокачественных феноменов и редукции (т. е. сведения природы явлений высшего порядка к представлениям о явлениях нижестоящего уровня). Это А.Л. Чижевский ощущал и сам и, упреждая возможную тенденциозную критику, а также вульгарные упрощения, указывал, что, скажем, для идейных «эпидемий» нужна соответствующая почва: «Необходимо, чтобы семя идеи попало в такую человеческую среду, где будет налицо целый ряд способствующих жизни условий» (с. 352 наст, изд.); в другом месте читаем: «…влияние солнечного фактора на психофизику человеческого организма… при обязательном, конечно, участии способствующих тому социальных раздражителей, и предрасполагает человеческие массы приходить в движение» (с. 624 наст. изд.).
Слово «раздражители» — снова дань психологизму. Ученый ограничился оговоркой, что оставляет социально-экономическую (т. е. сущностную, определяющую содержание социальной жизни) сторону вне своих исследований, считая на данном этапе несвоевременным обращение к ней из-за «огромной сложности и трудности» (там же). Но главное, А. Л. Чижевский установил, что «суммарный результат динамики поведения человеческих масс испытывает на себе влияние долгопериодической активности Солнца».

Вслед за этим он взялся за изучение вопроса о том, как отражаются на повседневном поведении человеческих масс внезапные, резкие скачки в солнцедеятельности. Вывод, к которому он пришел в 1922 г., придав ему статус закона: .«Состояние предрасположения к поведению человеческих масс есть функция энергетической деятельности Солнца» (с. 701 наст. изд.). Он еще раз указывает на то, что для самого поведения требуются «психическое семя» (т. е. идея) и «наличие объединяющего массы (политико-экономического) фактора». Переломный момент, когда массы переходят из статического состояния в динамическое, А.Л. Чижевский назвал «гелиотараксисом», когда интеграция нервно-психической энергии масс находит свою разрядку в социальных поступках. Не Солнце заставляет людей что-либо делать — к этому понуждают их сугубо земные, социальные обстоятельства, но оно инициирует цепную реакцию действий, конкретный смысл которых к этому моменту вызрел. Оно выводит сложно-напряженную социальную систему того или иного уровня из состояния относительного равновесия, как бы служит сигналом извне для переключения ее в другое качество — именно так срабатывают триггерные устройства от внешнего, подчас весьма ничтожного импульса.
А. Л. Чижевский не считал, что с этими выводами завершается его исследование — напротив, за ним должны были последовать дальнейшие, более глубокие поиски. Поскольку человека приходится рассматривать в двух измерениях: биологическом и социальном, то открытое ученым новое направление раздваивалось: одна его ветвь вела в глубины естественнонаучных познаний, другая — в гуманитарную сторону. Как историк-археолог, взращенный на аксиомах прежней формации, он не мог найти себе применения в новых условиях, но вместе с тем не был удовлетворен состоянием той науки, которую поначалу избрал сферой своей профессиональной деятельности: в русле традиции она представлялась ему лишь громоздким конгломератом хронологически выстроенных фактов. С другой стороны, на фоне замечательных успехов естествознания гуманитарные дисциплины сильно проигрывали. Правда, из-за пренебрежения к философии естествознание в свою очередь «прихрамывало» на теоретическую «ногу», и эта «хромота» сбивала с толку не только естествоиспытателей, но и гуманитариев. Несовершенная естественнонаучная методология, некритически воспринятая историком, и приводила его к таким, мягко говоря, спорным выводам, как: «Бог истории — это инстинкт, физиологическая реакция человечества на непрерывные воздействия внешнего мира» (с. 642 наст. изд.). Будем снисходительны к приведенным словам: за ними, с одной стороны, господствовавший образ научной мысли того времени, а с другой — стремление по-новому преобразовать свой любимый предмет (а Чижевский действительно любил науку историю), и обнаружение динамичных солнечно-земных отношений, отражение их и массовых социальных явлениях и процессах подсказывало такое преобразование. Как тут не вспомнить слова Гегеля: «Историки связывают воедино преходящие явления и увековечивают их в храме Мнемозины» . Такую связь в бурном потоке истории А. Л. Чижевский тщетно ищет с помощью рефлексологии и психопатологии («Я хочу сказать, что историей надлежит заниматься психиатрам и невропатологам, а историкам изучать психиатрию» — с. 642 наст. изд.); к условным рефлексам он относит акты социального поведения (с. 647 наст, изд.), но гениально указывает, что над всемирно-историческим процессом «тяготеет принуждение физического закона в его наиболее строгом значении» (с. 678 наст, изд.) — закона Космоса, навязывающего долгопериодическую ритмику подъемов и спадов интенсивности названного процесса, а также текущую импульсивность социосферы и биосферы, чье графическое отображение напоминает температурную кривую тифозного больного.
Если Коперник преобразил картину мира, сделав Землю рядовым небесным телом, то А. Л. Чижевский ввел социум в Космос, связав историю человечества с историей Вселенной.

О беспредельном этом мире

В ночной тиши я размышлял,

А Шар Земной в живом эфире

Небесный свод круговращал.

О, как ничтожество земное

Язвило окрыленный дух!

О, как величие родное

Меня охватывало вдруг.

Непостижимое смятенье

Вне широты и долготы,

И свет, и головокруженье,

И воздух горной высоты.
И высота необычайно

Меня держала на весу,

И так была доступна тайна,

Что я весь мир в себе несу.

Вот уже 31 год, как ученого нет с нами. В декабре 1994 г. научная общественность Москвы отметила памятную дату — в столице прошли Дни Чижевского, о чем сообщала печать: в Доме ученых состоялся вечер, в Московском центре Русского географического общества — научные Чтения Чижевского, в Российской Академии государственной службы при Президенте Российской Федерации— научная сессия: «Становление космической экологии». Вечер памяти был проведен в Калуге. В Твери культурная общественность организовала Клуб Чижевского… И наконец, работа над настоящим трудом.
Книга дана в авторской редакции. Вероятно, при ее подготовке не удалось избежать некоторых огрехов, за которые составитель и редакция приносят извинения и будут благодарны всем, кто пришлет свои замечания. Отсутствие библиографического списка не позволило сверить многие источники и имена.
Структура издания складывается из двух составляющих: первая— основная —рукопись 1929—1930 гг., которой мы дали условное название «Земля в объятиях Солнца», сохранив без изменений внутренние заглавия и не тронув авторской логики расположения текста; вторая — последующие работы, конкретизирующие и развивающие концепцию автора. «Гелиотараксия» выходила в 1930 г.-отдельной брошюрой в издании автора тиражом 200 экземпляров. Ее ныне нет ни в одной из библиотек России. Фрагмент, посвященный эффекту метахромазии коринебактерий, взят из книги А. Л. Чижевского «Земное эхо солнечных бурь» (М., 1973). Две следующие статьи — из сборника «Земля во Вселенной» (М., 1964), вышедшего при жизни А. Л. Чижевского. Этот сборник статей разных авторов под редакцией В. В. Федынского представлял как бы идейную платформу «космистов» и явился в свое время значительным событием в утверждении идей А. Л. Чижевского о связи биосферы с Космосом. Библиография в конце книги — перепечатка из «Земного эха солнечных бурь» с дополнениями из других посмертных изданий Чижевского — представляет лишь скромную часть того списка, который, к сожалению, не сохранился. Комментарии даны краткие, поскольку ограниченные возможности из-за общего объема книги не позволили их развернуть в той мере, в какой бы этого хотелось.
Когда-то А. И. Герцен сказал: «Книга — это духовное завещание одного поколения другому… приказ, передаваемый часовым, отправляющимся на отдых, часовому, заступающему на его место». Именно так воспримут, очевидно, современные читатели и настоящее издание — оно завет нашего великого соотечественника нынешнему и грядущим поколениям, которым предстоит развивать идеи, запечатленные на этих страницах, в условиях нового этапа цивилизации, пронизанного космизмом не только научного, но и массового сознания, а главное, космизмом преображающейся практики, о свершениях и горизонтах которой мы можем лишь смутно грезить и которая, несомненно, превзойдет самые дерзкие ожидания писателей-фантастов. И будем почтительны к памяти тех, кто приближал это будущее.

Леонид Толованов,
действительный член Академии
космонавтики им. К. Э. Циолковского

ГИМН СОЛНЦУ
Египетгкий памятник XV в. до н. э.
Чудесен, восход твой, о Атон, владыка веков вечно сущий!
Ты — светел, могуч, лучезарен, в любви бесконечно велик,
ы — бог сам себя пожелавший; ты — бог сам себя создающий,
Ты — бог все собой породивший; ты — все оживил, все проник.
Ты создал прекрасную Землю для жизни по собственной воле
И все населил существами: на крыльях, ногах, плавниках;
Из праха поднял ты деревья; хлеба ты размножил на поле
И каждому дал свое место — дал пищу, покой, свет и мрак.
Ты создал над всем Человека и им заселил свои страны;
В числе их Египет великий; границы провел ты всему,
Все славит тебя, все ликует, и в храмах твоих музыканты
Высокие гимны слагают — живому творцу своему.
Приносят державному жертвы—угодные жертвы земные,
Ликуя и славя, о Атон, твой чистый и ясный восход,
Лучей золотых, живоносных не знают светила иные:
Лик Солнца единобессмертный все движет вперед и вперед.
Я — сын твой родимый, о Атон, взносящий священное имя
До крайних высот мирозданья, где в песнях ты вечно воспет;
Даруй же мне силы, о Атон, с твоими сынами благими
Дорогой единой стремиться в твой вечно ликующий свет.

А. Л. Чижевский
1943 г. Челябинск